Северные были (сборник) - [4]
Нет, она не то чтобы стала хуже соображать или в черепе треснула, но отказалась нормально управлять ногами, языком и другими подневольными ей частями тела. Ходил он с тех пор с трудом, говорил тягуче, медленно, и поболтать с ним желающих не находилось.
– Так хочется поговорить о жизни!.. – жаловался он иногда.
Впрочем, повреждение головы не помешало пьянице скрыть от врачебной комиссии истинную причину падения, и всё оформили строго официально и документально, назначив пенсию… «за травму на производстве».
С тех пор «законный» инвалид целыми днями дежурил у окошка и внимательно следил, что делается на улице. Или шаркал подошвами перед домом, пытаясь поймать прохожего и узнать сельские новости. Это редко удавалось: незнакомые люди его долгого трудного заикания не выдерживали – уходили. Местные же проходимцы старались проскочить другой стороной, ехидно крича через улицу: «Привет, Иван Семёныч!», и поскорее отворачивались.
Дом у Ивана Семёновича видом небросок: доской не обшит, красками не раскрашен, резными узорами не выделялся, но если приглядеться повнимательнее, то домов таких – поискать! Брёвна в стенах толстые, одно в одно. Отёсаны и остроганы «под кольцо»: что комель, что вершина – одинаковы. В пазы меж ними и щепки не подсунуть, так плотно и аккуратно они притёсаны, мхом проложены, тряпьём подконопачены. В задубевших от времени брёвнах трещин не найти – видно, заготовлены они по старинному методу настоящим хозяином, в расчёте на века.
И ещё: обойди в сильный мороз улицу – не увидишь окна, не затянутого изморозью. В этом же доме стёкла чисты и прозрачны, как первый ледок в тихом омутке у лесного родничка. Значит, дом сух и здоров, не одно поколение переживёт. Но вот уже третий день, как хозяин его заколготился: стоя под окном, разводит руками, охает, ругается. Громко выражать свои чувства на людях Иван Семёнович не любил, значит, случилось что-то важное и тревожное в его жизни. Наконец он не выдержал и призвал знакомого, Николая Захаровича.
– Посмотри, – говорит, – кто это?
Тот посмотрел. Внизу, под самым наличником окна, в тенёчке, виднелась маленькая круглая дырочка, едва спичке пролезть. Это был ход личинки жука-короеда. Как хозяин и увидал-то её?! Никак нутром учуял…
– Ну, кто это, червяк? – спрашивает нетерпеливо Иван Семёнович.
– Да, личинка короеда. Вглубь ушла.
– A ты послушай.
Николай Захарыч приложил ухо к тёплой стене.
…Мягко-шершавая поверхность бревна, тронутая временем, опалённая солнцем и морозами, вымытая дождями, грела нежно-ласково. Из глубины, будто издалека-далёка звонко и отчётливо, как эхо в лесу, из сухого дерева слышалось: тр-р-р… Перерыв – и снова: тр-р-р… Будто кто-то работал маленьким буравчиком. Из дырочки остро пахло свежей сосной.
Тут же кружил, примеряясь влезть, крошечный древесный муравей, но резкий смоляной дух отпугивал разведчика.
…Николаю Захаровичу вдруг вспомнился загубленный сосновый бор рядом с селом – кормилец и отрада стариков и деревенской детворы, то есть тех, кто не мог далеко ездить и ходить за грибами.
О доброте и приветливости старого бора ходили легенды. Действительно, кто бы ни приходил в него с низким поклоном и вниманием, по десятку крепеньких, чистеньких, аккуратных боровичков, франтоватых красавцев красноголовиков на жарёху с молодой картошкой или любимый всеми суп-грибовницу он дарил каждому.
Вначале в бору вырубили плешину под песчаный карьер, а потом в карьере устроили мусорную свалку.
Собравшиеся на стихийный сход сельчане роптали, возмущались варварским решением исполкома, но Иван Семёнович гаркнул злобно в толпу: «Вы что, против советской власти?!» И все притихли…
– Ну, слыхать? – заставил очнуться Николая Захаровича голос хозяина. – Как думаешь, много он нагрызёт?
– Конечно! Пока в жука вырастет, не один раз бревно туда-сюда проточит.
Видя их вместе, подошёл сосед.
– Чего думаем, чего слушаем? – спросил он, здороваясь.
– Да вот – червяк объявился, бревно точит. Послушай.
Сосед послушал.
– Точит?
– Точит.
– Как думаешь, глубоко прогрыз? – спросил его хозяин.
– Сейчас узнаем. – Сосед сломил жёсткий стебелёк травинки и сунул кончиком в дырочку. Травинка далеко не полезла. Нашли проволочку – тоже не идёт.
– Так дырочка опилками забита! – догадался сосед. – Червяк челюстями дерево крошит, через желудок пропускает и ход после себя заделывает.
– Вот сволочь какая! – ужаснулся Иван Семёнович.
Напротив них остановились проходившие мимо два мужика «под градусом». Им тоже рассказали про червяка-вредителя. Они из любопытства, остальные из уважения ещё раз послушали. «Грызёт!» – дружно подтвердили все.
– Это шашель, – вдруг заявил один из мужиков.
– Сам ты шашель! – возразил второй. – Шашель в зерне заводится. А брёвна короеды точат.
Они заматерились. Не желая встревать в пьяный спор, Николай Захарович с соседом ушли. Побрели прочь и пьяные прохожие, лишь Иван Семёнович ещё долго топтался возле стены, прикладывал ухо, вздыхал, думал.
На следующий день он нанял за бутылку полупьяного бродягу, и тот бил по «червивому» бревну обухом колуна, тяжёлой кувалдой. Они надеялись оглушить червяка, но тот «свербил» без умолку, не давая хозяину дома покоя ни днём ни ночью.
