Северное Сияние. Том 2 - [147]

– А если один человек убьет десять убийц? Я чувствую здесь серьезный изъян в логике…

– Валер.

– Артур?

– Еще он говорил о чудовищах. Постулат от нашего другого коллеги по… славянскому язычеству, прошедший через несколько веков.

– Какой постулат?

Я только хотел ему ответить, как вдруг, опередив меня, заговорила Наденька.

– Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому не стать чудовищем.

– Замечательно, Надежда Геннадьевна, спасибо! – не смог удержаться я. – Валер, что еще Максимилиан Иванович тогда сказал на эту тему, помнишь?

– Конечно помню, он много чего сказал, – покладисто согласился Валера. – Тебе с какого места начать воспроизведение?

– А еще он сказал: «Я – меч во Тьме. Я – дозорный на стене. Я – огонь, который…»

Апатичная слабость душевной усталости после рывка по снегу у меня прошла, настроение улучшилось, и я даже в шутку начал цитировать клятву Ночного Дозора. Но вовремя осекся – потому что фраза «Я – огонь, который разгоняет холод» может быть превратно истолкована.

Особенно учитывая, что сам я прошел инициацию в огненной стихии, а Анастасия – пути с которой у нас недавно пусть и разошлись (явно ненадолго), гений, без шуток, в стихийном искусстве Школы Льда. И, как вишенка на торте – инициацию я проходил в алтарном зале усадьбы Юсуповых-Штейнберг. Так что вполне может получиться, что эта самая шуточная фраза «Я – огонь, который разгоняет холод» может быть понята превратно и всплывет как серьезный аргумент через пару лет. А может, и позже.

Если, конечно, доживу.

– Артур… – между тем с явно чувствующейся осторожной укоризной протянула Наденька, – Максимилиан Иванович такого не говорил!

– Ладно, простите, увлекся. Он сказал: «Наш с вами путь начинается, и лежит он к самому краю бездны».

На некоторое время повисла тишина. Каждый из нас шестерых обдумывал фразу в свете имеемых знаний. Я лично думал о том, что уже давным-давно край бездны миновал и под ногами сейчас тонкий лед.

– Максимилиан Иванович был умным и мудрым наставником, – произнесла вдруг Эльвира, которая – я очень хорошо это почувствовал, прекрасно поняла, к чему я клоню. В отличие от Валеры.

К месту было бы сейчас озвучить давно терзавшие меня мысли – есть ли у нас, как у одержимых, лимит возрождений слепком души и как влияет каждая гибель на наше сознание? Не изменяется ли наша личность после наложения и каждого использования слепка души? И даже проще, не форматирует ли нашу личность банальное использование силы Тьмы – подтачивая совсем понемногу, исподволь и незаметно? Но говорить об этом вслух не стал, просто передав все соображения Эльвире и Валере мыслеобразами. Для всех остальных вслух сказал о другом.

– Максимилиан Иванович был хорошим наставником и замечательным человеком, который пожертвовал своей жизнью ради нашего спасения. Мир его праху, – скорбно, но весьма сдержанно произнес я.

Намек более чем прозрачный – учитывая, что на самом деле фон Колер пожертвовал нашими жизнями для своего несостоявшегося возвышения.

– И мне кажется, что он в своей неиссякаемой мудрости учил нас тому, что цель оправдывает средства, пока средства оправдывают цель, – добавил я. И дальше заговорил уже мысленно, обращаясь только к Эльвире и Валере:

– Я, конечно, вырос в неблагополучной среде, но уж не настолько. Да, Британская Калифорния – это, конечно, диагноз, но уж не такой, что позволяет легко пытать людей. Вчера же у меня это получилось вполне естественно и непринужденно. Хорошо, пусть где-то и на эмоциях, держу в уме, что на ту мразоту даже смотреть неприятно. Да дело необходимое – как прыщ выдавить или таракана прихлопнуть ногой, если тапка рядом нет. И… и, может быть, поэтому я не сразу понял, но вчера сам уже подошел к краю бездны – именно к тому самому краю, о котором говорил фон Колер. Я чувствую, что еще немного и мне может это начать доставлять удовольствие. Тем более что это направлено на благое дело – это же искоренение зла в чистом его виде. Но очень сложно уловить момент, когда из охотника на драконов сам становишься драконом.

Снова немного помолчали. Я пытался сформулировать свои беспорядочные мысли, Валера и Эльвира обдумывали сказанное.

Наденька, Модест и Илья тоже молчали. Можно сказать, удивленно. Для них мой почти монолог – та его часть из озвученного вслух, слишком много осязаемого смысла не нес. Я же продолжил говорить мысленно, обращаясь к Валере и Эльвире:

– Кровавый союз, что мы заключили с вами, – это необходимое для нашего выживания меньшее зло. Но если мы продолжим не казнить, не выпалывать мерзость, а забирать силу через смерть других людей, да пусть даже нелюдей… кто знает, к чему мы придем?

Озвучив эту мысль, которая и заставила меня в срочном порядке казнить Горбунова, чтобы не было соблазна принести его в жертву, я заговорил вслух:

– Надежда Геннадьевна, наш с Валерием Георгиевичем самоубийственный рывок, вы как считаете, удался?

– Несомненно, – без задержки, но явно обескураженная странным вопросом ответила Наденька.

– Вот мне тоже кажется, что пожертвовать одним или даже двумя членами команды для общей победы – это отличный план, – подтвердил я. И для троих – Наденьки, Модеста и Ильи, замолчал. И снова продолжил для Эльвиры и Валеры, не вслух: