Северное Сияние. Том 1 - [109]

– Лада, у меня есть для вас просто убойный материал о восточном кулинарном клубе, – сухим деловым тоном начал я. – Вот только после нашей первой беседы со мной произошло столь много событий, что иногда обычному человеку и за целую жизнь столько не пережить. В какой-то момент даже почувствовал себя брянским мушкетером на ялтинском посту, если вы понимаете, о чем я.

Не понял, знала ли Лада о подвиге брянских мушкетеров, но о новых факторах в нашем общении она прекрасно догадалась, это стало заметно хорошо. Маняще беззащитная сексуальность из облика девушки ушла, но кошачья грация осталась – превратившись в предельную настороженность.

– В течение нескольких дней мои люди будут собирать информацию обо всем произошедшем. Сразу скажу, – успокаивающе поднял я руки, обратив открытые ладони к девушке, – я вас ни в чем не подозреваю, упаси боже. Вот только совпадение событий со звонком вам такое удивительное, что оно мне, если честно, очень не нравится.

Поэтому в ближайшее время вы воспользуетесь моим гостеприимством, а когда выяснится, что к печальным событиям вы не имеете никакого отношения, поедете домой с горячим материалом. Выпьем что-нибудь? – переходя с делового тона на дружелюбный, поинтересовался я, улыбнувшись.

Что будет, если она к произошедшему отношение имеет, озвучивать, конечно же, не стал. Зачем еще более ей настроение портить.

– Спасибо, уже как-то не хочется, – выпрямилась в кресле Лада, судя по виду, лихорадочно обдумывая мои слова.

– Не хочется? Как жаль. Как понимаю, о предложении нам переспать теперь даже и речи быть не может? – с показательным расстройством поинтересовался я. Чтобы совсем уже не пугать девушку, отвернулся к иллюминатору, сделав вид, что вопрос был риторический.

Лада едва заметно вздрогнула, приоткрыла было рот, но ничего не сказала. Ну и правильно – пусть она теперь в беседе напрягается и думает лишний раз, прежде чем козырнуть грацией женственности. Ведь от ее «врожденного женского шарма» у меня мысли неплохо так путаются, а мне сейчас о деле думать надо.

Глава 23

«Слабоумие и отвага» – широко известный в узких кругах девиз, часто использующийся людьми определенных профессий и навыков. В моем мире этот девиз в большинстве случаев сопровождается изображением бурундуков Чипа и Дейла из диснеевского мультика.

В этом мире девиз «Слабоумие и отвага», как оказалось, недалеко ушел и также использовался людьми специфических профессий. Потому что шеврон-липучку, практически идентичный по стилю нашивкам из моего мира, я пару раз заметил на форме новых охранников гимназии. Вот только вместо антропоморфных американских бурундуков на рисунке были изображены два сибирских соболя – Чук и Гек.

Несмотря на хронический недостаток времени и в результате минимальный интерес к массовой мировой культуре, эти персонажи мимо меня не прошли, настолько были известны. Я даже посмотрел первые серии про них, и не только из-за банального интереса к местным мультфильмам.

Соболь Чук изображался как серьезный и обстоятельный парень, а Гек беззаботным подвижным деятелем. С учетом того, что оба человекообразных соболя были беззаветно влюблены в белоснежную куницу и боролись с главным злодеем, роль которого выполнял толстый кот из вислоухих шотландцев, совпадение со знакомым мне американским мультфильмом было значительным.

Вплоть до стопроцентного попадания в особенности поведения и характеров известных мне бурундуков. Только в одежде наблюдались различия – Чук, в отличие от бурундука из моего мира Чипа, расхаживал с непокрытой головой и аккуратной прической, а вот Гек, в отличие от взъерошенного Дэйла, рассекал в кубанке – укороченной казацкой папахе. Поразительно было видеть подобные совпадения. А вот сам факт того, что здесь появился подобный мультфильм, удивления у меня не вызывал.

США этого мира здесь не стали мировым гегемоном не только оттого, что Вторая мировая не послужила трамплином для экономики, но и из-за отсутствия подпитки высококлассными специалистами в ходе волн массовой миграции, которых на наш двадцатый век – век ненависти, пришлось достаточно.

Мировая война здесь велась иными методами, преследуя уничтожение противника, а не населения – и такие направленные против человечества акты, как блокада Ленинграда или бомбардировка Дрездена, здесь просто не могли произойти. Характер войны был совершенно иным – воюющие стороны не перешагнули ту цивилизационную грань, которую цинично растоптали во время Второй мировой в моем мире. И, несмотря на более ожесточенный ход первой, и пока единственной здесь, мировой войны, из России и Европы в США от войн, потрясений и гонений не бежали ученые и творческие деятели.

В результате не стали США этого мира здесь ни мировым гегемоном, ни, соответственно, основным ориентиром в массовой культуре. Центром мирового кинематографа здесь, в этом мире, являлась Ницца, а российское кино считалось неотъемлемой частью мировой культуры.

До февральской катастрофы 1917 года Российская Империя была мировым лидером в синематографе. Одним из лидеров и осталась: из России не эмигрировали в начале XX века такие люди, как отец телевидения Владимир Зворыкин, первопроходец эры магнитной записи Александр Понятов или крестник голливудской киноиндустрии Михаил Чехов, о котором достаточно сказать только то, что в моем мире за всю историю вручения премии голливудской киноакадемии более половины всех номинировавшихся на Оскар актеров были выпускниками его школы.