Северное сияние - [7]

— Ну? Успокоилась? Я тебя прошу, не надо больше плакать, ладно… А то снова придется мучить тебя поэзией! — непроизвольно улыбнувшись, встаю и возвращаюсь на своё место за стол.

— Почему "мучить"?! — она улыбается в ответ, отчего ещё непросохшие глаза сияют как два топаза, — Ты очень хорошо читаешь… Ой! — и вновь испуганно смотрит на меня, — Простите, я не подумавши…

— После того как я успокаивала тебя способом собственного изобретения, можем спокойно общаться на "ты", так что все в порядке. Меня зовут Саша.

— Кристина…

— Красивое северное имя, — просто убалтывая девчонку, раздумываю, как бы вернуться к интересующей меня теме поделикатнее…

— Почему северное?!

— Холодное.

— Я не знала…

— Нельзя знать всего… Как говорится, сколько не учись, а все равно дураком помрешь!

— Тогда зачем учиться? — похоже растерянность и страх ушли, уступив своё место более симпатичным эмоциям. Она снова улыбалась, в глазах плясали веселые чёртики.

— Чтоб не было стыдно на том свете! — и вновь эта проклятая бровь ползёт вверх сама по себе… Взбесилась она сегодня что ли?! Надо взять себя в руки и продолжить выяснение интересующей меня темы, — Кристин, я понимаю, что тебе неприятно об этом говорить, но я должна все выяснить, понимаешь? — слабый кивок и вновь опущенные глаза побитой собаки, — Почему ты боишься ночевать дома? Тебя там обижают? Бьют родители? Пьют? Расскажи мне… Пожалуйста! — я старалась говорить как можно тише и мягче.

— Долго рассказывать, — я снова увидела в её глазах слезы. Нет, так не пойдет! Ещё одного сеанса истерики я просто не выдержу. Вскочив со своего места, подхожу. Приобняв за плечи, поднимаю со стула и усаживаюсь вместе с ней на колченогий диванчик возле стенки.

— Тин… — девчонка оборачивается на моё обращение, но по выражению лица я понимаю, что так её еще никто не называл, — Извини. Как лучше тебя называть?

— Меня по-разному называли… — легонько улыбнувшись, хлюпает носом, — Называй как хочешь! Мне нравится… честно.

— Тина, я обещаю, никто не причинит тебе вреда… Я сумею тебя защитить.

— Я знаю.

— Расскажешь? Тебе самой станет легче, вот увидишь… Человеку необходимо иной раз выговориться.

— Я расскажу…

Не буду пересказывать в подробностях весь процесс «изливания души», скажу только, что в нем было все — и рыдания в жилетку, то бишь в мою рубашку, и тихое баюканье в руках, то бишь моих, и вежливое молчание, то бишь моё… Короче, нормальный женский разговор получился — всего понемножку! Я впитывала новую информацию, на ходу обмозговывая ее, и в итоге так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как Кристина замолчала… А когда до меня наконец-то это дошло, я обнаружила, что девушка успокоилась и …заснула у меня на плече. Так я и продолжала сидеть на диванчике — обняв её и боясь потревожить. Благо, что работы, как ни странно, было немного… К тому же мне предстояло ночное дежурство по району, так что… Не грех и отдохнуть немного. Закрыв глаза, я откинула голову на спинку дивана и задремала. Разбудила меня Кристинка, заворочавшись у меня в руках и устраиваясь поудобнее. Я взглянула на часы — почти час прошел, как я вырубилась… Пора бы и работой заняться. Аккуратно встав с дивана, осторожно укладываю девушку и с хрустом распрямляю затекшую спину. Оборачиваюсь… Я не вскрикнула от неожиданности только благодаря характеру, выработанному годами упорной борьбы с собой. Наш диванчик был наполовину спрятан шкафчиком от остальной комнаты, поэтому я не видела Лешку, сидя на нем. И сейчас, его присутствие в комнате стало для меня абсолютной неожиданностью. Сделав глубокий вдох и мысленно подготовив себя к приколам и поддевкам, спокойно выхожу на свет Божий. Как ни странно обошлось без кровопролития и чрезмерного ехидства… Делая вид, что его безумно интересует книга, лежащая у меня на столе, он изрек: «А поцеловать?!», после чего посмотрел мне в глаза самым невинным взглядом, на какой был способен.

— «Я тебя поцелую… потом… если захочешь…» — процитировав знаменитый фильм, пинком сгоняю его со стула, — Хватит фигней страдать! Надо и поработать все ж таки…

— А почему шепотом?

— Потому что в паре метров от тебя девушка спит!

— Да ну?! Ещё девушка? — вместо ответа в него летит ластик. Лёха не успел среагировать, в результате чего данный предмет канцтоваров попал ему прямо в лоб, доставив садисткой частичке моей натуры легкое, но не менее приятное, удовлетворение.

— Так что ты узнал?

— Может сначала ты расскажешь?!

Я не сразу ответила на его вопрос. Взглянув на Лешку, я некоторое время молча раздумывала, вновь прогоняя в голове рассказ Кристины… В конце концов, резко выдохнув, я встала из-за стола и, взяв из кармана висевшей на спинке куртки сигареты, вышла в коридор. Он без лишних расспросов потопал за мной. Устроившись на подоконнике в коридоре, прямо напротив своей двери, мы закурили и я пересказала ему все, услышанное час назад от испуганной девчонки.

*Кристина не знала своего отца. Нет, не так… Кристина знала о своем отце, но она не знала его! Она знала, что его зовут Владимир. Что он когда-то плавал в загранки, пока не погорел по-глупому на контрабандных японских видаках, в количестве три штуки, и не попал в места «не столь отдаленные»… На дворе был 87-ой год, в стране ещё был коммунизм, пусть и на последнем издыхании, но уголовный кодекс блюли. Так что загремел папашка, в том момент ещё будущий, на три года на нары — по году за каждый видак, как пошутил тогдашний следователь. Можно сказать легко отделался — пошел по минималке на общую зону. Жена, правда, с ним все же развелась, не смотря на беременность, и адрес сменила, на всякий пожарный… Кристина Владимировна Хмельницкая появилась на свет ранним декабрьским утром, 17-го числа. Матушка ее записала девочку на свою девичью фамилию, дабы у ребенка вообще никаких проблем не возникало ни в настоящем, ни в будущем. Жили они на втором этаже деревянного дома по улице Зеленой в двухкомнатной квартире, пока им не выделили аналогичную хату из городского фонда в новостройке по Кольскому проспекту. (в некоторых городах такое ещё случается, представляете?! — прим. автора). Последние три года они жили там и горя не знали, да вот месяц назад, как снег на голову, свалился им «жилец»…*