Северная Аврора - [6]

Часы пробили полночь. Часто звонил телефон. Адъютант с видимой досадой отрывался от книги и либо соединял звонивших с Семенковским, либо отдавал распоряжения сам. Все это он проделывал с видом человека, вынужденного выполнять обязанности, которые он глубоко презирает. Кончив очередной телефонный разговор, он тотчас снова принимался за чтение.

Проходя мимо стола, Фролов заглянул в книгу.

– Английская, – пробормотал он, и раздражение его еще усилилось.

– Вы знаете английский язык? – удивленно спросил адъютант.

– Знаю, – нехотя отозвался Фролов.

Из кабинета вышли два посетителя: молодцеватый лысый здоровяк с длинными усами, в полотняной толстовке, в кавалерийских бриджах, обшитых желтой кожей, и седобородый старичок в пиджачной тройке. При виде их адъютант встал и звякнул шпорами. Фролов понял, что это и были штабные генералы. Они прошли, не обратив внимания ни на него, ни на адъютанта.

На столе загорелась сигнальная лампочка. Машинальным движением оправив френч, адъютант скрылся в кабинете. Вскоре он вернулся в сопровождении еще двух человек. Пропустив их вперед, адъютант обратился к Фролову:

– Илья Николаевич просит вас подождать несколько минут. Он говорит со Смольным. А вас, – он повернулся к людям, только что вышедшим из кабинета, – я попрошу тоже немного подождать. Сейчас я принесу железнодорожные литеры.

С этими словами он вышел из приемной.

Фролов с невольным любопытством рассматривал тех, кого адъютант назвал товарищами из Архангельска.

Один из них – человек лет тридцати, в длинном черном пиджаке – был чем-то сильно взволнован. Он вертел в руках черную фетровую шляпу. Затем, положив шляпу на стол и сняв очки в никелевой оправе, он вытер платком свое вспотевшее загорелое лицо с небольшими черными усиками и, обращаясь к другому, резко сказал:

– По существу говоря, он оправдывает Юрьева! Верно, Зенькович?

– Верно, – сдержанно, но с какой-то особенной твердостью в голосе ответил другой.

Это был коренастый, широкоплечий человек. Его манера держаться, аккуратная гимнастерка, туго перетянутая широким кожаным поясом, шаровары защитного цвета, начищенные сапоги, по-солдатски коротко стриженные русые волосы и так же коротко подстриженные усы над упрямо сжатыми губами и, наконец, его властный голос – во всем этом чувствовалась твердость человека, привыкшего командовать. «Военный», – подумал Фролов.

– Это все Троцкий. Он сбил Юрьева… – сказал Зенькович.

– Ну, а сам Юрьев? Что он, младенец? Соску сосет? Не понимает, что делает? Допустить англичан на Мурманское побережье! Да это все равно, что волка впустить в овчарню. Нечего сказать, хорош председатель Мурманского совета!.. Он, видите ли, верит в то, что англичане действительно хотят помочь России отразить немцев, находящихся в Финляндии и посягающих на советский Север. Да что он, идиот? Нет, он Азеф! Двух мнений быть не может.

– Ты прав, Павлин, – сказал Зенькович, с дружеской улыбкой глядя на своего разволновавшегося спутника. – Но горячиться не надо. Горячка ни к чему.

– Да как можно относиться к этому спокойно?! – воскликнул тот, кого называли Павлином. – Ведь Ленин и Сталин говорили с Мурманском по прямому проводу. Требовали немедленно ликвидировать соглашение с представителями Антанты. Ты знаешь, что Сталин сказал Юрьеву? «Вы попались». А как реагировал Юрьев на его требование? Юлил, извивался, как уж. Он предатель. Попадись он мне в руки, я, не задумываясь, собственноручно расстрелял бы его.

События, о которых шел разговор, были известны и Фролову. Он с интересом и сочувствием вслушивался в. слова незнакомого человека, с негодованием говорившего, о предательстве Юрьева. Словно ощущая это сочувствие, незнакомец обернулся и взглянул на Фролова своими быстрыми блестящими черными глазами. Фролов уже хотел вмешаться в разговор, но в эту минуту дверь кабинета приоткрылась. Оттуда показалась лохматая голова с длинными отросшими волосами. Это был Семенковский.

– Товарищ Фролов еще здесь? Прошу.

Комиссар прошел в кабинет.

3

Илье Николаевичу Семенковскому, одному из руководящих работников военного комиссариата Северной коммуны, было лет тридцать с небольшим. Но морщины, образовавшиеся около губ и глаз от постоянной иронической усмешки, старили его. Гимнастерка с расстегнутым воротом, брюки в полоску, манера жестикулировать при разговоре – все обличало в нем штатского. Тем более он старался теперь показать всем окружающим, что в его лице они имеют дело с настоящим военным. Говорил он преувеличенно громким и от этого фальшивым голосом, держался неестественно прямо, а речи своей стремился придать ту отрывистую резкость, которая, по его мнению, должна была сопутствовать каждому военачальнику. Заложив руки за спину, он расхаживал вдоль своего длинного письменного стола, уставленного стаканчиками для перьев и карандашей, бронзовыми пресс-папье, подсвечниками и чернильницами.

Разговор начался с того, что Семенковский попросил Фролова рассказать его биографию.

– Хочу поближе познакомиться с вами, – сказал он, так приторно улыбаясь, что это сразу не понравилось Фролову.

– Да что особенного… Ничего особенного в моей биографии нет, – хмурясь, проговорил комиссар. – Участвовал в Свеаборгском восстании… Помните 1906 год? Ну, удрал из тюрьмы и до тысяча девятьсот пятнадцатого года скитался по всяким заграницам. И матросом плавал, и кочегаром, и помощником машиниста. В тысяча девятьсот пятнадцатого году пришел в Мурманск из Англии. Здесь получил амнистию, но остался служить в торговом флоте. На военный-то не взяли… После приезда Ленина окончательно осознал, что мне по пути с большевиками. Вступил в партию. Вот и все! – В заключение Фролов пожаловался на то, что в порядке партийной мобилизации он получил назначение в армию. – А я флотский. Прошу откомандировать меня на флот.