«Север» выходит на связь - [6]

Миронов прикрыл дверь кабинета и медленно пошел по коридору.

Он старался разобраться в своем состоянии. Нелегко было услышать от генерала печальную весть, но это его, Миронова, служба, и он готов был держать ответ. Только, вот… Ждал баню, выговор, проработку, а получил, собственно говоря, лишь умный урок. Даже прилив бодрости чувствовал, хотелось поскорее приступить к делам, ежедневным своим делам, потому что с потерей одной радиостанции борьба действительно не прекращалась. Наоборот, ее предстояло расширять, ожесточать.

«А насчет истории, — думал Миронов, — насчет истории верно сказано. Когда же это, в самом деле, началось? В 1940-м? Нет, раньше, в 1930-м. Впрочем, еще раньше. А точнее? Точнее, пожалуй, ответит только один человек. Борис Михалин. Он ведь сказал первое слово, а мы подхватили. От Михалина все пошло».

Долг памяти

Для того, чтобы объяснить читателю, что такое есть предлагаемое сочинение, я нахожу удобнейшим описать то, каким образом я начал писать его.

Л. Толстой

Весна 1967 года была в Москве теплой и дождливой. В мае часто гремели грозы.

Молнии весело раскалывали небосвод, словно бы фотографической лампой-вспышкой высвечивали суриковые крыши, белые торцы новых домов, серо-блестящий асфальт. В открытые окна редакции тянуло запахом тополиной листвы, мокрой земли, горьковатым выхлопом автомобильных моторов.

Мы сидели в маленькой, загроможденной столами комнате и писали очерк.

На зеленом сукне лежали блокноты. Записи в них мы сделали несколько дней назад в городе Всеволожском, что километрах в двадцати пяти от Ленинграда. И все — о первом секретаре райкома Михаиле Романовиче Васьковском. Человек он известный: был делегатом XXIII съезда партии, депутат Верховного Совета Российской Федерации.

Встреча произошла не сразу. «С утра уехал в совхоз», — сказали в райкоме. «В какой?» — «Не то в Ручьи, не то в Лесное». Нашли наконец, а он просит: «Извините, дел по горло, если не торопитесь, приходите домой вечером».

Сам отворил дверь — быстрый в движениях, с лицом обветренным, загорелым. Сразу заговорил о севе, фермах, надоях, кормах, обязательствах. Предложил: вот бы об этом и написать — о людях, о буйно зацветающей земле.

Но сейчас нам был нужен только он, Михаил Романович, его биография. Подробности тех уже далеких дней, когда секретарь Всеволожского райкома был так юн, что его звали просто Мишей.

Васьковский наконец сдался, стал рассказывать. Но ему что-то мешало, он временами умолкал, глядел на дверь. Потом признался:

— Жена должна вот-вот новости привезти. За дочь волнуюсь. Внука жду. Скоро дедом стану.

Сказанное еще резче определило временную дистанцию от нашей встречи до событий, о которых шла речь, а значит, и необходимость записать, сохранить для будущих поколений еще одну — тысячную или миллионную — страничку летописи войны, партизанского движения, обороны прекрасного и мужественного города — Ленинграда.

И вот в Москве, справляясь с записями в блокнотах, мы писали очерк.

Труд наш в тот час был несколько незаконным. Издавна в редакциях газет существуют дежурные. Их задача, когда уже номер совершенно готов, прочитан корректорами и выверен метранпажами, подписан редактором к печати, внимательно прочитать его еще раз, на всякий случай — не допущена ли все же ошибка. Таким дежурным полагается приходить на службу попозже, отдохнувшими, сосредоточенными, внимательными. Оттого их зовут «свежими головами».

Один из нас был «свежей головой», ему полагалось отдыхать. Но мы работали, дописывали очерк. Он был по-газетному коротким и назывался «Лесная азбука Морзе». Не обошли мы в нем и колхозную весну, как просил Васьковский, но основу очерка составляла глава о прошлом, о войне.

Вот эта глава.

* * *

Отряду лучше всего подошло бы название «Летучий». Совершит диверсию и, пока фашисты за ним погоню организуют, уже в другом месте хозяйничает.

Быстрота и натиск были девизом отряда. Оно и понятно: двадцать пять его бойцов — спортсмены-скороходы, бывшие студенты Ленинградского института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта.

В декабре 1941 года лесгафтовцы ненадолго вернулись из лесов в Ленинград. Их командиру, мастеру спорта Дмитрию Косицыну, предложили в радисты щуплого с виду, выглядевшего моложе своих девятнадцати лет, бледнолицего и исхудалого паренька.

— Этот? — засомневался командир. — У нас не детский сад. Каждый достаточно нагружен. Нести за него рацию никто не сможет. Да и вообще отстанет в пути!

Косицыну показали радиостанцию — компактную, легкую, отрекомендовали и хозяина как снайпера эфира. Сам же он, студент военно-механического института Миша Васьковский, слов не тратил, только и сказал в отместку за «детский сад» командиру:

— На лыжах не хуже вас умею ходить. Не отстану!

Косицын махнул рукой, зачислил новичка в отряд.

Новые задания. Скоростные переходы по 40–45 километров, в мороз, по снежной целине, под вой неутихающей пурги. Миша пыхтит, из последних сил выбивается, а ни на шаг не отстает. «Музыкантом» прозвали его товарищи по отряду. Где-нибудь под разлапистой елью, в снежном окопчике включает он передатчик и отбивает дробь словно дятел.