Севастопольский конвой - [4]

– И что же он желает поведать? – поинтересовался Антонеску, выключая стоявший рядом с креслом небольшой вентилятор, не столько порождавший прохладу, сколько раздражавший его и всех посетителей своим дребезжанием.

– Я попытался выяснить, но фон Гравс отреагировал слишком резко, – откровенно пожаловался на свою адъютантскую долю полковник Питештяну, уже самой фамилией утверждавший землячество с вождем нации. Именно он и следил за тем, чтобы в домашнем и служебном барах благодетеля никогда не иссякали запасы «Дракулы».

– Эти несостоявшиеся арийцы… С их арийским апломбом, – проворчал Антонеску, всегда считавший, что кровь римлян, наполнявшая жилы румына, намного благороднее любой, пусть даже самой благородной, германской крови, а значит, крови варваров. При всем его уважении к фюреру, столь упрямо подражавшему и в идеологии, и в поведении великому дуче Италии.

– …Но знаю, что после проведенного вами в штабном вагоне совещания высшего командования группы армий «Антонеску», он долго беседовал по рации с Берлином и с германским послом в Бухаресте. И что он не доволен самим появлением группы армий «Антонеску» как таковой.

– Ага, значит, он все-таки недоволен, – мстительно улыбаясь, подытожил эту информацию маршал.

Он понимал, что в Берлине камень недовольства, сброшенный фон Гравсом с фронтовых вершин, обрастет целой лавиной благородного штабистского возмущения, которое в конечном итоге, искаженным эхом докатится и до фюрера. Скорее всего, с подачи начальника штаба Верховного командования Кейтеля. Однако Антонеску это не смущало. Менять своего приказа он не станет.

Когда в германском генштабе принимали решение о том, чтобы все румынские войска в тактическом отношении подчинить командованию германской группы армий «Центр», он как вождь румынской нации и главнокомандующий, по существу, был поставлен перед фактом. Тогда в Берлине мало кого смущал тот факт, что, по существу, они отстранили Антонеску от общего командования своими войсками, и что в кругах старшего армейского офицерства румынской армии это переподчинение вызвало волну недовольства. Не говоря уже о злорадстве по этому поводу румынской оппозиции.

Уловив эти настроения, Антонеску тут же спешно создал группу армий своего имени. Основу ее составили 3-я армия корпусного генерала Думитреску, 4-я армия корпусного генерала Чуперкэ, корпус дивизионного генерала Мачичи, 11-я пехотная дивизия и несколько других, более мелких вспомогательных подразделений; то есть все те силы, которые действовали на Одесском направлении.

Существовал у этого решения кундукэтора еще один подтекст. Создание группы армий, командование которой Антонеску принял на себя, как раз и послужило неким формальным основанием для присвоения ему маршальского чина. И ничего, что кое-кто из старого генералитета, все еще вращающегося у королевского двора, остался недоволен столь стремительным восхождением к маршальскому жезлу первого министра правительства. Главное, что никто из окружения вождя нации акцентировать на этом внимание пока что не решался.

– А ведь группенфюрер наверняка успел сообщить, что под Одессой румынские войска вновь постигла полная неудача, – продолжил свои размышления маршал, не сразу осознав, что произносит эти слова вслух. – Причем постигла, несмотря на то, что наступление осуществлялось под личным командованием маршала Антонеску. Эдакая пикантная подробность: поражение самого Антонеску!..

– В Бухаресте тоже есть политики и промышленники, которые считают, что вам не следовало ввязываться в эту военно-полевую драчку. Для этого, мол, существуют армейские генералы. Но я скажу так: важно, что наши легионеры почувствовали – маршал с ними! – как всегда, поспешил утешить его адъютант, один из тех людей, которые никогда не позволяли главнокомандующему хоть на какое-то время забыть о своем величии и своей особой миссии в Румынии. – Маршал – среди них он не гнушается солдатских окопов и солдатской мамалыги – вот что важно было для наших солдат.

Антонеску прокашлялся, пытаясь остановить источаемый полковником поток елея, но то ли попытка эта получилась слишком несмелой и неискренней, то ли адъютант не пожелал отрешиться от исконного права льстить своему командиру и покровителю…

Со своим земляком Романом Питештяну маршал познакомился еще в бытность свою начальником кавалерийской школы. Этот курсант слыл прекрасным наездником, однако любовь к лошадям и к гарцеванию никоим образом не распространялась на армейскую муштру, а уж тем более – на дисциплину. За несколько месяцев до того, как Антонеску возглавил школу, курсанта Питештяну во второй раз отчислили из нее и только благодаря заступничеству земляка-начальника его вновь восстановили и даже довели до выпускного бала.

Где бы потом ни служил Антонеску – начальником Высшей военной школы, секретарем Министерства национальной обороны, командиром полка и бригады, начальником Генштаба румынской армии, – вслед за ним сразу же возникал Питештяну. И всегда – в ипостаси адъютанта.

Многие считали, что Ион только потому и терпит при себе этого разгильдяя, что тот был его земляком; некоторые даже приписывали им дальнее родство. На самом же деле будущий кондукэтор Великой Румынии ценил этого человека всего лишь за одно-единственное, никогда не афишируемое им качество характера: Питештяну обладал удивительной способностью поддерживать в Антонеску дух величия и создавать в офицерской среде его культ исключительности, культ полководца и вождя нации.