Севастопольские акации - [2]

И вот наступило время боевого расчета. Капитан зачитал приказ: рядовому Рябинину— благодарность и десять суток отпуска с поездкой на родину.

Десять суток — это без дороги. Да на дорогу в оба конца полагалось еще дней десять: ехать было далековато, около трех тысяч километров. Если вы поедете к нам на заставу, скажем, из Москвы, то добираться нужно так: сначала до Ташкента, потом до города Оша, затем по знаменитому Памирскому тракту до Гульчи и Софи-Кургана, далее свернуть влево, на Иркештам, а там уже до нашей заставы рукой подать. Вот и представьте себе мой путь, только в обратном направлении.

Обстановка позволила выехать мне только через поделю: в горах произошел обвал, и мы оказались отрезанными. Пришлось расчищать дорогу всем личным составом. От сна и отдыха отрывали время.

И, пока я ворочал и сбрасывал камни, все думал, как буду проводить отпуск. В первый же день приду к Даше и выясню насчет мичмана. Пусть не думает, что я бесхарактерный. На второй день пойдем с ней на море. Лучше всего к памятнику затопленным кораблям— это наше любимое место. В третий день поедем на Учкуевский пляж. Четвертый проведем на Мамаевом кургане и Сапун-горе. Пятый — в Панораме, Аквариуме и Военно-Морском музее. На шестой день съездим, пожалуй, к знаменитым Бай-дарским воротам. Седьмой посвятим Балаклаве. Восьмой и девятый — снова море. Десятый... Как провести десятый? Просто будем бродить по городу. Я и Даша. Двое.

Ну, а если все-таки мичман?.. Я старался больше не думать об этом.

И вот завал расчищен, можно ехать.

Стоял конец мая, перевалы впереди были открыты. Между прочим, полковник с корреспондентом к нам первыми на машине пробились. А второй, как только кончили мы все работы, приехала автолавка Военторга. С ней и было решено отправить меня в Гульчу.

— С сегодняшнего дня считайте себя в отпуску, — сказал мне капитан Замашкин.

Командовала товарами знакомая всей границе Нина, девушка симпатичная, но болтливая. Ко мне она была почему-то неравнодушна.

— Привет, Петик! — обрадованно сказала она, завидев меня из своего железного фургона.

— Ладно, — говорю, — давай скорее продавай свои шундры-мундры.

Но торговля что-то не подвигалась. Нина больше рассказывала всякие новости, чем занималась своим делом. У лавки скопилась очередь.

— Ты можешь работать в темпе?— спросил я, залезая в фургон.

— А что?

— Ничего... Есть предложение, чтобы я встал вместе с тобой за прилавок и принимал деньги.

— Вставай, — согласилась Нина, а сама так и тает.

Торговля пошла бойчее, а на подковырки ребят и офицерских жен я не обращал внимания. Но когда Нина подсчитала выручку, то оказалось, что в кассе не хватало четырнадцати рублей и шестьдесят три копейки. Она подсчитала второй и третий раз — и опять тот же итог. На препирательства ушло еще около часа. Продавщица хоть и таяла от моего внимания, но счет копейке знала. Доказала, что это я обсчитался при сдачах. Пришлось выложить из своего кармана. А выезд отложили на следующее утро.

Всю ночь мне снилось, будто я никак не могу выкарабкаться из товаров ширпотреба, они засасывали меня, как омут, и я задыхался от запаха сапожной кожи, одеколона и карамели.

Наконец утром мы выехали. Вся застава провожала меня у машины, только Сеня Крышкин, наш повар, с постным лицом выглядывал из окна кухни. У него в Тамбове девушка была, а как узнала, что Сеня на границе кашу варит, вышла замуж за сотрудника уголовного розыска. Бедняга, не знал он о мичмане!

Я втиснулся в кабину между шофером и продавщицей; она прижалась ко мне упругим плечом. И хотя сидеть было не очень удобно и болтовня Нины вскоре надоела, настроение у меня было отличное. Я ехал в Севастополь!

Высокие горы провожали меня молчаливо и торжественно. Я даже посмеялся про себя отчаянной надписи, нацарапанной в одном месте над дорогой: «Кто был, тот не забудет, кто не был, тот побудет».

На Талдыкском перевале нас застигла пурга. Сверкал снег, свистел ветер. У обочины дороги стояла грузовая машина, под нею копался шофер. Мы, конечно, остановились.

— Загораем? — спросил военторговский водитель.

— Тормоза отказали.

Трудились мы до позднего вечера: откручивали и подкручивали гайки, натягивали тросы, продували компрессор и черт-те что только не делали. Оказалось, кроме тормозов, еще что-то испортилось.

Нина стала торопить своего шофера, у нее, видите ли, какие-то срочные дела в Гульче.

— Нина, —сказал я, отведя ее в сторонку. — Человек едет в Севастополь, к девушке по имени Даша. И то не ноет...

— У тебя есть девушка? — заинтересованно спросила она.

Больше всего ее этот факт удивил. Она сразу присмирела и потом молчала всю дорогу, до самой Гульчи. Только прощаясь со мною у ворот комендатуры, неожиданно высказалась:

— А ты все-таки дурак, Петя.

— Почему?

— Дурак, и все!..

Стояла тихая звездная ночь. Как-то очень остро ощущалась оторванность от всего мира. И вдруг из репродуктора, что на крыше комендатуры, донеслись знакомые позывные звуки футбольного матча, и голос Синявского возвестил:

— Внимание! Сегодня мы находимся на московском стадионе «Динамо»...

Я даже вздрогнул. Большая земля была где-то рядом. И еще представилось мне, что Даша, строгая и красивая, ходит с экскурсантами по Малахову кургану, или по Графской пристани, или по Четвертому бастиону и объясняет: «Внимание! Мы находимся на историческом месте боевой русской славы». (Она писала, что пошла работать экскурсоводом и теперь по десять раз в день рассказывает об адмирале Нахимове и матросе Кошке.) И так мне захотелось ее увидеть, вы себе представить не можете!