Севастополь в огне. Корабль и крест - [2]

Увидеть этого воина, приготовившегося к нападению, можно было, пожалуй, только с одной точки, расположенной в стороне от аула, где и оказался Чиж. Но все равно это была ошибка, причина которой явно заключалась в недостатке опыта.

Был ли это пластун или кавказец, явившийся сюда, чтобы взять долг крови, понять отсюда было трудно. Чиж только покачал головой и подумал, не объелся ли белены этот «герой», который полез на такое дело среди белого дня. И что это все-таки за лошади со странными седлами? Чиж никак не мог припомнить, видел ли когда-нибудь такие.

Теперь он заметил и часового. Тот стоял на другой стороне сакли, прямо напротив места, где какой-то человек караулил на крыше свою жертву.

В это время дверь отворилась, и из нее вышел черкесский воин. Кроме кинжала все его оружие, видимо, осталось в кунацкой, – комнате для приема гостей. Там уже было шумно. Гул голосов на мгновение пропустила хлопнувшая дверь. Человек на крыше бесшумно передвинулся и приготовился к прыжку.

Чиж теперь видел и движение часового, который вдруг решил обойти саклю кругом. Казак даже приподнялся, чтобы посмотреть на развязку этого дела. Все это ему было на руку потому, что назревала замятня, в которой до него, Федора Чижа, никому не было бы никакого дела.

В тот момент, когда черкес стал развязывать мотню на штанах, человек прыгнул с крыши. Федор увидел, как его кинжал вошел за ключицу воину по самую рукоятку еще в тот момент, когда он только падал на землю. Убийца еще в прыжке успел зажать черкесу рот и покатился с ним на землю, так что часовой, находившийся уже шагах в двадцати от места событий, за углом сакли, ничего не услышал. Человек с крыши что-то быстро срезал с руки черкеса, поднял голову и прислушался.

Чиж наконец-то рассмотрел черты его лица, огляделся, сорвал с пояса скрипку и кинул ее в сторону часового. Она ударилась о камень у него за спиной, жалобно тренькнула всеми струнами и отскочила в кусты. Часовой остановился, обернулся, с удивлением посмотрел по сторонам, но ничего не заметил.

В это время человек с крыши выскочил из-за сакли и побежал вниз по склону. Ему не хватило всего нескольких шагов, чтобы уйти из поля зрения часового, который все-таки заметил его краем глаза.

Часовой мгновенно вскинул винтовку, приложился и выстрелил. С головы человека, напавшего на черкеса, слетела папаха, сам он опрокинулся, но тут же вскочил и бросился дальше, вниз по склону.

Чиж подался в противоположную сторону и исчез.

На выстрел из сакли выскочили люди. Первым был воин огромного роста с длинным кинжалом в руке. Часовой подбежал к нему, указал на труп и ткнул рукой в ту сторону, куда убежал убийца. Здоровяк склонился над телом и приподнял его правую руку. На месте большого пальца зияла кровоточащая рана.

Воина, сейчас державшего в своей руке руку жертвы человека с крыши, звали Али. На его большом пальце было видно массивное медное кольцо, почти вросшее в плоть. Видимо, за таким же и приходил убийца.

Али выпрямился и сказал воинам, обступившим его:

– Это русский. Из пластунов. Пойдет к плавням!

Черкесы уже разгоняли лошадей и прыгали в седла, когда из сакли вышел черкесский князь, господин этих мест. За ним держался стройный европеец с льдистыми голубыми глазами.

Проводив взглядом погоню, он обернулся к князю и очень чисто сказал по-черкесски:

– Пусть Бог повернется к вашим делам правой стороной!

Европеец вскочил в седло и направил коня в сторону, противоположную той, куда с гиканьем и свистом умчалась погоня. В его прозрачных глазах светилась радость, бесконечная, как небо.

Черкесская погоня рассыпалась по склонам, отсекая беглеца от плавней. Время от времени Али поднимал руку. Тогда все останавливались и прислушивались, но кроме шелеста деревьев и недалекого кваканья лягушек ничего не могли разобрать.

Человек с крыши, которому при ближайшем рассмотрении нельзя было дать больше шестнадцати лет, уходил от черкесов быстро и бесшумно, словно просачиваясь между кустами и деревьями. Ногу он ставил с пятки на носок и мгновенно переносил вес тела, если под ступню попадала сухая ветка. Человека этого звали Яков. Он был единственным сыном есаула казачьего кубанского войска Григория Били.

Яков выскочил к небольшому озерцу и в ужасе замер. Лягушачий хор при его приближении начал заметно затихать.

На другой стороне озера, на склоне горы Али и его хеджреты сразу остановили коней. Али поднял руку и прислушался. Хор лягушек явно становился все слабей.

Яков замер и вдруг издал мастерское кваканье. Лягушачий хор радостно возобновил свои песни, но было уже поздно. Опытное ухо Али уловило этот перебой. Черкесы снова пустили коне и стали обходить озеро с обеих сторон.

Лошадиное копыто сбило росу с травы, едва не задев Чижа, который лежал на боку под кустами и доплетал из коры некое подобие веревки. Он пропустил всадника, вскочил на ноги и бросился по гребню склона ему наперерез. Чиж выбрал нужную точку и сходу прыгнул на круп лошади черкеса. Накинув ему на шею веревку, он мгновенно задушил его. Казак сбросил всадника с седла и помчался вслед за остальными черкесами.

Яков уже слышал слева и справа от себя треск кустов, сминаемых черкесскими всадниками, когда перед ним открылась небольшая поляна. Примерно в версте за ней в просветах между деревьями блеснула излучина Кубани. Опытный пластун никогда не рискнул бы в такой ситуации выскочить на открытое пространство, но Якову было всего шестнадцать лет, и он решил, что успеет.