Сетка. Тюремный роман - [14]

«Так! Все, хватит! Если будет еще приставать, буду пресекать на корню. Он умный — все поймет, а заставить он меня не заставит ни уговорами, ни силой. В конце концов, я за себя постоять тоже могу — не мальчик уже. Решено».

Но и эти мысли отступали. Я чувствовал, что уже не могу спокойно смотреть на обнаженное тело Сергея. Во мне происходило что-то новое, прежде мною ни разу не испытанное, и это новое тянуло меня к Сергею не душой, нет, но всем моим физическим существом и существованием. Мне нужны были, мне остро требовались его нежность, его сила, его взгляд, дыхание, его близость. И что я мог поделать с самим собой!

— А вот и я! — Сергей «вошел» в окно. Он принес кусок копченой колбасы, сало, пару банок консервов, печенье, конфеты, чай и пять пачек сигарет «Столичные» — ленинградских, в твердой упаковке. Я даже подпрыгнул от неожиданной радости и готов был кинуться ему на шею из благодарности. Но сдержался.

— Это тебе. Ты ведь у нас питерский, хотя и хохол. На воле, наверное, только такие и курил?

Я действительно на свободе курил именно «Столичные» — в те годы одни из самых дорогих и престижных сигарет, не считая, конечно, фирменных, но у кого они были-то из моих сверстников?..

— Это что — плата за услуги?

— Ты чего — совсем дурак? Или временно? — возмутился Сергей, но сменил тон. — Впрочем, если хочешь — то да. Только чем ты мне заплатишь? Я ведь тоже тебе эти же «услуги», как ты говоришь, оказывал. А?

— А я тебя не просил мой член в рот брать. Так что насчет оплаты, Сережа, расслабься. — Очевидно, мой дерзкий тон чем-то понравился Сергею, поэтому он, приняв его, ответил:

— Я тебя ведь тоже не просил.

— Ну, конечно! «Делай как я, делай как я!» Ни жуя! Ты просто заставил — молча и без всякой лирики, даже не интересуясь, надо мне это или нет, хочу я или нет.

— Пожалуйста, без фантазий. Ты сам взял, никто тебя за уши не тянул.

— Инициативу ты проявил.

— А тебе, голубчику, было до того отвратительно и противно, что ты аж через тридцать секунд кончил.

Я замолчал. Сказать на это было мне нечего, да и сам этот разговор был мне неприятен. И потом, мне ведь действительно было с ним хорошо и приятно. Но я все еще считал, что это плохо.

«И я поцеловал его прямо в губы»

После этой перепалки и «выяснения», кто виноват и что делать дальше, мы оба как-то сразу замолчали. Сергей накрывал на стол, который состоял из двух поставленных рядом тумбочек. Нарезал колбасу, сало, разлил по кружкам чай… Я сидел на корточках, упершись спиной о стенку, и тупо смотрел в какой-то темный угол.

Сергей тихо приблизился ко мне, стал тихо-тихо гладить меня по голове, и я едва удержался, чтобы не расплакаться.

— Ну чего ты, дурачок? Что произошло? Нам ведь было хорошо вместе и еще будет. Что ж в этом плохого? Это ведь естественно, а что естественно — то что?

— Не безобразно.

— Правильно. Ты ведь хороший, неглупый, и мне никто не нужен, кроме тебя, так и знай — никто.

Сергей, взяв меня за обе руки, поднял и подвел к столу, посадил на табурет и стал кормить прямо из рук. Я молча жевал, опустив голову… И обнаружил, что то нервное напряжение, в котором я находился все последние с той ночи дни, внезапно иссякло. Я вдруг перестал ощущать себя даже физически, потому что внутри меня как бы все оборвалось, голова заполнилась шумом, и я, уронив ее себе на колени, вдруг тихо заплакал.

Плакал я действительно почти бесшумно — только плечи тряслись, а слезы лились сами собой. Мое состояние прекрасно почувствовал Серега. Он сел рядом, придвинув к моей свою табуретку, привлек меня к себе, и тогда я, уткнувшись ему в плечо — горячее, душистое после мытья, стал плакать уже совсем навзрыд.

Сергей не произнес ни единого слова, а только целовал меня потихоньку в шею и гладил по голове. Так мы просидели минут двадцать — пока я не успокоился.

— Сынок, — решил заговорить Сергей, — не надо ничего объяснять и говорить. Я все знаю и понимаю сам. Я знаю, как тебе тяжело в этом аду. Ты не создан для зоны, для этого лагерного кошмара, поэтому тебе гораздо труднее, чем другим. Я давно за тобой смотрю, наблюдаю тебя во всем и вижу, как ты держишься иногда из самых последних сил, я вижу. У тебя есть душа и сердце, ты чистый и добрый мальчик, и такой красивый, честное слово, Санек. Со мной ты можешь быть спокоен и расслаблен полностью — я всегда тебя пойму и поддержу, пока я здесь. Ты меня слышишь?

— Слышу.

— Но для остальных, Саша, ты должен быть волком. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и защиту, но и сам должен уметь показывать зубы, иначе эта система съест нас обоих, потому что я ведь тоже не железный и у меня тоже есть нервы. А ты, когда видишь, как я жесток с окружающими, не пугайся и не думай обо мне очень плохо. Так надо, Саша, так надо. Иначе — сам знаешь, что иначе. Короче, иначе будет очень, очень тяжело.

Я поднял голову и посмотрел ему в глаза:

— Сереженька, можно я тебя поцелую?

— Конечно, можно. Когда мы вдвоем, тебе все можно.

И я поцеловал его прямо в губы — коротко, совсем не так, как мне раньше мечталось, но от всей души. А Сергей о чем-то задумался. В его глазах вдруг появилась такая неизъяснимая грусть и боль, что мне показалось, что теперь и он заплачет. И тогда я принял ободряющий тон: