Сестра ветра - [9]

Левкой даже сплюнул с досады.

– А ведь пришли! Противоядие от укуса медноголовки ни на свету, ни в теплоте не держат. И откуда мне бы это знать, кабы я не знахарь? То-то!

Левкой подошел к высокому деревянному шкафу, дернул за ручку, и дверца жалобно скрипнула ему навстречу. Принялся шарить дрожащими руками по пыльным полкам, пока не подцепил маленький бутылек темного стекла.

– Да вот же оно! – победно провозгласил он.

– Пей, – повелительно сказал знахарь гарпии, протягивая бутылек.

– Что это? – спросила Аэлло, принюхиваясь.

Запах полынный, горький, с нотками чего-то кислого и вроде как барбариса.

– Что просила, – ответил знахарь и пожал костистыми плечами. – Противоядие от укуса медноголовки. Пей уже, что ли!

Аэлло осторожно сделала глоток – кисло. Второй, третий… В носу защипало, а пол подпрыгнул и устремился к самым глазам. Щеку ударило что-то холодное, твердое, сырое.

Стены качнулись и поплыли. Гарпия не сразу поняла – ее тащат по темному коридору. За ногу, лицом вниз. И ни крылья не расправить, ни чешуей покрыться… Даже пальцы не слушаются.

Запах кожи и лекарств усилился. Глаза – единственное, что слушается. Аэлло подняла взгляд вверх. Если бы губы разжались – заорала бы. Не разжались.

Мимо медленно проплыло чучело белого, с гарпию, голубя. У птицы круглые стеклянные глаза в человеческих ресницах. Еще один…

А вот странный разноцветный орел… Горбатый оранжевый клюв крючком, топорщатся желтые перья, крылья на концах отдают синевой.

Снова голубь со странно выгнутым клювом, точно птица поет, или говорит что-то.

Чучело пятнистой кошки… почему-то с телом женщины, только покрытым шерстью. Пальцы заканчиваются железными когтями, с развернутой ладони свисает гроздь винограда.

Потом… мама! Следующее – чучело гарпии со страшными, по локоть отрубленными культями рук. Черные прямые волосы, широко распахнутые крылья. Провалы глаз сверкают зелеными бусинами. Видно, бедняжка попалась в какой-то чудовищный капкан, безвозвратно изуродовавший ей кисти рук и стопы… Потому что сидит гарпия на хищно расставленных птичьих лапах…

Ком дурноты в горле перекрыл воздух, в глазах потемнело. Сначала был еще тонкий звон, затем и он исчез.

Глава 6

Резкий взмах крыльев. Вверх! В самую синеву. Чем выше Аэлло поднимается, тем ясней – небо – оно никакое не темное… Оно светлое, и свет этот слепит глаза.

Не смотреть вниз! Только не смотреть вниз!

Почему?

Никак не вспомнить.

Выше! Скоро все будет позади. А что – все? Отсюда, с изнанки, небо кажется мантией доброго чародея, усыпанной искрами звезд. Выше!

Не смотри вниз! – мысленно говорит себе Аэлло, но мысль тянется слишком долго, и гарпия медленно, как во сне, опускает голову.

В тот же миг из горла вырвался надрывный крик. Стоило открыть глаза и увидеть ржавые крючья, торчащие из стен, вдохнуть запахи мокрой кожи и лекарственных порошков, как Аэлло вспомнила.

Рот тут же заткнула пыльная тряпка. Горькая, едкая – по щекам хлынули потоки слез.

– Помолчи, что ли, – почти миролюбиво попросил знахарь.

То есть, какой он к вихрю, знахарь?!

С темного потолка свисают руки, ноги, какие-то обрывки кожи и волос, длинные, разноцветные перья. Рядом, на крючьях болтается силуэт… Аэлло не может повернуть голову, увидеть, что это. То есть кто. Шея все еще не слушается. А могла бы – не повернула. Край глаза захватывает лишь перепончатое крыло.

Зато хорошо видна пара крючьев, свободная.

Левкой не спеша приблизился к ним, принялся протирать. Каждый его жест, каждая складка на длинной, в желтых и бурых пятнах, хламиде, что шевелится в такт движениям, говорит о том, что знахарь не спешит, наслаждается процессом.

– Га-ар-пи-и-я, – пропел он и оглянулся.

Умильный взгляд прошелся по длинным стройным ногам, по веточкам рук, задержался на обескровленном, безупречном лице.

– Надо же, – сказал он. – И крылья целые! Только маховых перьев не хватает… Не беда! Перья-то у меня есть. А с гарпиями не везет. Гладенькая, молоденькая… У-ух! Невиданная удача!

– Мм-м, – промычала Аэлло.

– Ты думаешь, будет больно, что ли? – спросил Левкой. – Точно я зверь. Вот честно скажи – ну разве что-нибудь чувствуешь? А? Молчишь? Правильно молчишь. Нельзя кричать. Слышно.

– Мм-м!

– Вот больнее, чем сейчас не будет, – пообещал живодер, и собрал сальные волосы в низкий хвост. Снял со стены серый, в бурых пятнах, фартук.

– Вообще странно, что ты до сих пор орешь, – доверительно сказал он гарпии и медленно, аккуратно надел длинные, по локоть, перчатки. – Крепкая. А так и не скажешь. Кожа да кости. Непонятно, в чем душа держится. Ну, душа-то твоя мне без надобности. Я ее, душу-то, вовсе не держу. Ты думаешь, Левкой только о себе и печется, что ли. А вот и нет. Кабы я только о себе думал, нипочем в яд не добавил сладкой пыльцы. Мало что вкусно – так и чувственности лишает. И тебе хорошо, птичка, и мне не мешаешь. Ощущать-то может, и будешь что… Для сохранности кожи быстро никак нельзя тебе умирать, ты уж прости. А вот только боли точно не будет. В этом мое тебе честное слово.

Левкой подошел к Аэлло, поводил руками над спиной. Гарпия поняла – крылья складывает.

– Ах, ты ж, гоблин, – выругался сквозь зубы. – А я тя вот так… То-то.