Сестра моя Каисса - [24]

– Возьмите меня с собой, – попросил я.

Помню их изумление. В нем не было ничего ни обидного, ни неожиданного. Ведь каждый из них был старше меня на пять-шесть лет, выше на голову-полторы. Я был для них малышом! И наше шахматное равенство, оказывается, ничего не стоило. Физические параметры – вот что было их мерой. Взглянул – и сразу судишь, кто есть кто, и можно не думать…

Повторяю: я не обиделся на их реакцию, просто воспринял ее как урок. Тогда я не мог его сформулировать, поэтому он жил в моей душе просто как пережитое чувство. Я был бы рад избавиться от него сразу же, но чувства незабываемы! И я был обречен переживать его снова и снова (в сходных обстоятельствах), пока однажды – несколько лет спустя, уже в старших классах школы – я не сформулировал его простыми и ясными словами: если хочешь, чтобы о тебе помнили, чтобы с тобою считались, чтоб без ущерба делу тобою нельзя было пренебречь, как нельзя пренебречь мерой, – мало быть равным, мало быть сильнее, нужно быть на порядок выше остальных!

Само по себе это не происходит.

Через это нужно пройти; это нужно прочувствовать, понять; это должно стать необходимостью и ориентиром, – и только тогда оно становится неистощимым источником энергии, как атомный котел.

Моя просьба показалась ребятам забавной, и уже на следующий вечер они взяли меня с собой.

Как оно получится – никто не думал. Все зависело от Пака. От широты его взглядов, от уровня его консерватизма, даже от чувства юмора. Ведь он видел меня впервые, я был мелок донельзя, а турнир на 3-й разряд – подчеркну еще раз – был в нашем клубе весьма уважаемым мероприятием.

– Парень не хуже меня играет! – наседал Саша Колышкин, не понимая, сколь смешной выглядит его рекомендация. «Карпов играет не хуже меня». Да ты сам-то кто таков?..

К чести этого металлиста (днем Пак работал в горячем цеху) надо сказать, что в нем были и педагогический дар, и доброта, и мудрость. Он не отмахнулся от мальчика (старшему из нас было всего двенадцать лет!), а предложил компромисс:

– Хорошо, я включу вашего Карпова в турнир. Но сперва пусть он пройдет испытание – сыграет контрольную партию с одним из нас. Выиграет – он в турнире; нет – …

Ребята признали, что это справедливо. Пусть все убедятся, что они привели настоящего шахматиста, что мне не нужны поблажки.

Пак обвел взглядом старожилов клуба, в его глазах блеснули веселые искры:

– Контрольную партию с Карповым будет играть Морковин.

Решение восприняли с восторгом. Шахматисты оценили чувство юмора Пака: Морковин был старше всех, ему шел восьмой десяток (кажется, годом позже мы поздравляли его с семидесятипятилетием), и встреча самого старшего с самым юным – в этом было немало пикантности. Но смысл этого решения был глубже. Я не зря чуть раньше сказал о доброте и мудрости Пака. Испытание, которое он мне предложил, только внешне выглядело серьезным. Если даже человек более полувека играет в шахматы, что такое мозги на восьмом десятке – не надо объяснять. И в то же время Пак понимал, сколь глубокой может оказаться душевная травма, если маленький мальчик в первой же своей официальной встрече испытает поражение…

Короче говоря, его расчет и выбор оказались точными. Как ни упирался Морковин – я его прибил. И законно вошел в турнир, и сыграл в нем успешно, с первой же попытки получив 3-й разряд.

Так вот – о дебютах.

Любой организм – человек, группа, народ – в своем развитии проходит одни и те же стадии: детство (когда происходит познание мира через игру), юность (когда этим миром пытаются овладеть простейшим и кратчайшим путем), зрелость (когда познание мира и познание себя позволяют найти гармонию между этими системами и свой единственный путь). История шахмат развивалась по этой же схеме: просто игра – романтизм – классицизм.

И мы в своем клубе прошли тот же путь. Вначале играли как бог на душу положит; затем открыли для себя королевский гамбит – он долго был в моде, его стремительность, его рукопашные схватки были для нас эталонами шахматной красоты; потом мы слегка угомонились – и волнами покатились увлечения прозрачной венской, занозистой итальянской, простовато-решительным гамбитом Эванса.

Я помню свое изумление, когда обнаружил, что любимая мною система развития (я-то был убежден, что выработал ее сам), – это известная еще со средних веков испанка. Правда в моей интерпретации она была не столь строга, у меня был, скорее, винегрет, чем блюдо из одного продукта, но испанские мотивы в нем явно преобладали.

Потом мы уперлись в сицилианку. Ее кроссвордов до конца не расшифровал никто. Тут мало было любви к шахматам и жажды познания – здесь уже требовалась определенная шахматная культура, а ее-то как раз в нашем клубе и не водилось.

А сколько недоумения, сколько язвительной иронии, сколько упражнений в зубоскальстве вызвало «нелепое» (так мы считали!) английское начало! Открывать игру ходом с4… Тогда почему не с3? – пусть медлительность будет еще демонстративней.

Сколько наива, сколько апломба было в наших дилетантских суждениях! Мы бы их избежали, кабы знали, что в каждом дебюте есть своя философская идея и тайный смысл. Увы, увы… В дебютах мы видели только простенькие механизмы, подчиненные столь же простым законам. Пружины обеспечивали энергию, колесики сцеплялись и крутились…