Сестра Марина - [65]
И, прижав к себе маленького итальянца, Нюта обвела глазами присутствующих.
— Пожалуйста, в память обо мне, не оставляйте его до весны, пока я не устрою его в доме мужа.
— Глупенькая! И она еще просит! Понятно и ясно как день, — и Розочка весело, закивала своей белокурой головкой.
Увидев же в этот момент Кручинина, закричала:
— Ах ты, Господи, вы зачем? Проваливайте, проваливайте, ради Бога! Разве не знаете — жениху не полагается видеть в день венчания до церкви невесты, — и она замахала руками навстречу просунувшейся в дверь голове Кручинина.
— Но я не по своей. воле, я… — оправдывался тот.
— Я его привела сюда, хочу их здесь благословить обоих.
Ольга Павловна там их при всех, благословлять будет, я их здесь, детушек моих родненьких сама как мать… За Колину матушку отсутствующую, за Нютину бабушку вот, — и Бельская с серьезным, почти строгим лицом и особенно светло-лучащимися глазами, небольшим, наскоро снятым с шеи образком благословила преклонивших перед ней колени Нюту и Николая.
— Господь с вами, дети! Будьте всегда так же чисты и тверды, как теперь, идите прямо и бодро к великой цели, несите вашу жертву без страха на великий алтарь, будьте счастливы, поддерживая друг друга. Дай вам Боже силы, энергии и здоровья!.. А теперь спешите. Ольга Павловна и Александр Александрович ждут с образами в приемной.
— Милая, родная! Спасибо за все! — и Нюта прильнула к груди Бельской.
— Твоя покойная мать радуется на небе, — чуть слышно ответила та, пропуская вперед молодую невесту.
То же счастливое, радостно-тихое, серьезное спокойствие было в душе Нюты и во время венчания. Сосредоточенно смотрели на образа иконостаса ее большие, вопрошающие, серьезные, серые глаза.
Бодрая, ясная, уверенная в своем грядущем счастье, стояла она подле Николая, такого же сосредоточенно-спокойного и задумчивого, как и она сама.
В то время как голоса певчих выводили на клиросе победно-ликующие, красиво-торжественные стихи свадебных напевов, в душе Нюты слагалась тихая, благодарная молитва:
— Господи, чем могу я отплатить за то счастье, которое Ты даровал мне? Возьми мои силы, мой труд, мою жизнь, Господи! Отдай их моим страдающим братьям и сестрам… Больше этого я ничего но могу дать Тебе.
И лицо ее тихо сияло тем же сосредоточенно грустным и светлым выражением непоколебимой готовности отдать всю себя на служение великим целям.
— Батюшки мои! Вот так свадьба, прости Господи! — точно на похоронах! — возмущался доктор Козлов, держа венец над головою Нюты. — Слышите вы, царевна Неулыба, если вы не сделаете мне сейчас счастливого, подобающего случаю лица, я вам корону сию златую на лоб надену, — грозил он, опуская совсем низко к лицу Нюты золотой венец.
— Ах, ты, Господи!. Ну, говорил же я, что нельзя меня в шафера было ставить, — тихо возмущался Ярменко, ходя вокруг аналоя следом за женихом и в пятый раз наступая на шлейф невесты. — Ей Богу, что-то оборвал. Как Бог свят… Ух!
Кончилось венчание… Такие же сосредоточенные, спокойные, словно замкнутые в своем счастье, выслушав напутствие отца Симеона, вышли следом за чернокудрым, одетым в новый костюм, Джиованни, несшим образ, новобрачные.
В большой приемной Шубиной поздравляли их, пили за их здоровье.
В обычно холодном, окаменевшем в своем спокойствии лице сестры-начальницы мелькало сегодня что-то необычайное, новое, чуждое ему, этому всегда спокойно замкнутому лицу.
И неожиданные слезы выкатились из глаз Ольги Павловны, когда, благословив и обняв Нюту, она передала ее с рук на руки ее молодому мужу.
— Вверяю вам сокровище, доктор, редкое сокровище на земле, — произнесла она дрогнувшим голосом, — и уверена, что вы сделаете счастливой нашу общую любимицу. Нюту. Она стоит того.
Его честные правдивые глаза сказали лучше слов, что испытывала в эти минуты взволнованная и радостная душа молодого человека.
Их провожала вся община на вокзал в этот ясный январский полдень. Казалось, само солнце приветствовало, с особенной радостью, молодую чету у преддверия новой жизни. Его яркие золотые лучи заливали платформу и большую толпу провожавших. Сестры, начальница, доктора, Джиованни, — все они столпились у поезда, который должен был навсегда увезти Нюту от них.
Сама Нюта, в своем «светском» синем платье, скромном жакете и круглой меховой шапочке, в последний раз окидывала взглядом все эти знакомые, близкие, дорогие ей лица. Они все казались растроганными и грустными. Даже обычно приторно-любезное выражение исчезло с лица Марии Викторовны, и его заменила тихая грусть.
Всем было до боли жаль расставаться с Нютою, милою Нютою, сумевшею стать такой необходимой всем здесь.
Доктор Козлов давал последние инструкции уезжавшим:
— Смотрите же, предосторожностью не извольте манкировать. Пылкие у вас головы, знаю. Горячка, молодость, что и говорить. Зря-то не суйтесь в пекло, поберегите себя, сил даром не тратьте, холостых зарядов чтоб ни-ни… Сдержанно, стойко, бодро — вот девиз. Рисковать не надо, ну, да уж ладно… И в заключение не забывайте нас, пишите; как там справитесь. Непременно!
— Да, да, пишите! — подхватили сестры. Джиованни, уткнувшись в муфту Нюты, тихо плакал, прижимаясь к ней.
