Сессия: Дневник преподавателя-взяточника - [62]

– Правильно, – ободряюще говорю я. – А кто у нас вообще не имеет права переходить на упрощенку?

– Банки, страховщики, профессиональные участники рынка ценных бумаг, ломбарды, организации и предприниматели, реализующие подакцизные товары… – Хисамова умолкает.

– Есть еще кто-то?

– Есть, – согласно качает она головой. – Но я не помню.

– Ладно, следующий вопрос: базовая доходность по общепиту сколько?

– А общепиту какому? – робко уточняет Хисамова. Такой степени подготовленности от нее я даже не ожидал.

– Хм-м… Ну, допустим – с использованием залов обслуживания посетителей.

– С использованием залов – тысяча рублей на квадратный метр.

– Хорошо…. – девица удивляет меня всё больше. – А коэффициент «Ка-два» для платных автостоянок чему равен?

– Если автостоянки открытые, то единице; если нет, то ноль-пять, – спокойно и четко отвечает мне эта «мышка».

«М-да… Похоже, передо мной – уникальный экземпляр по нынешним временам…»

– А сколько дней положено по закону для госрегистрации индивидуальных предпринимателей?

– Пять.

– А подпись в заявлении на госрегистрацию должна быть…. что? Продолжите мою мысль!

– Удостоверена нотариально.

«Все понятно. Здесь от денег придется отказаться. Но девчонка – молодец, она заслужила это. Быть может, благодаря таким наша страна и не развалится, когда почти на все значимые должности придет нынешнее поколение студентов, ни хрена не знающих свое дело, но зато хорошо знающих, как брать и давать взятки. Хотя нет – всё равно развалится. Потому что таких слишком мало».

– Финансовое оздоровление должника осуществляется в каком порядке?

– Сначала…

– …Ладно! Верю! Давайте зачетку.

Несмотря на всю невыразительность лица Хисамовой, видно, что радости её нет предела. Я добродушно усмехаюсь про себя: можно подумать, что это какая-то великая победа – сдать зачет! Хотя, вероятно, для нее – великая, поскольку она наверняка думала, что я буду ее топить. Может быть, если бы она мне была лично неприятна, я бы так и сделал пару раз. Но потом ведь все равно пришлось бы поставить, потому что слупить бабок уже невозможно: вероятность того, что вместе с ней придут оперативники УБЭПа, растет прямо пропорционально числу ее попыток сдать самостоятельно. А подвергать себя такому риску из-за одного человека, то есть тысячи максимум – невероятная глупость. У них, конечно, не простой зачет – дифференцированный, а, значит, можно в качестве отместки попытаться поставить тройку. Но ведь и она имеет право не согласиться с такой оценкой. Если все-таки поставлю, напишет жалобу в какую-нибудь учебную часть, а если нет – в следующий раз даже не будет пытаться сдать сама: сразу приведет за собой УБЭП. Хуже всего в нашей работе именно это: не так уж важно, просил ты сам деньги или нет – тебя могут подставить в любом случае. Не успеешь открыть зачетку, как из нее вывалится сверток тетрадной бумаги в клеточку. Ты даже в первую секунду не осознаешь, что там внутри – просто небо потом для тебя имеет все шансы тоже стать в клетку на ближайшие несколько лет. Конечно, вероятность условного срока почти стопроцентна, но возможно и то, о чем говорил на собрании ректор – три года на поселении. И когда ты будешь всем объяснять, что в данном конкретном случае не просил у этой «мамзель» ни копейки, тебе никто не поверит. Потому что все знают, что раньше ты это делал, и делал часто.

Я вручаю Хисамовой зачетку и вдруг, повинуясь какому-то внезапно нахлынувшему чувству, говорю ей:

– Спасибо.

Она смотрит на меня так же удивленно, как если бы я, будучи банкиром, предложил ей взять беспроцентный кредит на несколько лет.

– За что?

Я вздыхаю и отвечаю совершенно искренне:

– За то, что учитесь.

Она ничего не отвечает и, не прощаясь, выходит из аудитории.

ЧАСТЬ II ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ: 27 МАЯ 2009 ГОДА, СРЕДА

В одиннадцать утра я, как штык, у Г-103 – точнее, в своем излюбленном закутке за поворотом. Но проходит сначала пятнадцать минут, потом полчаса – никого. На звонки и эсэмэски не отвечает ни одна староста. К счастью, я знаю, что у первой группы из потока ноль-семь тремя этажами выше сейчас должен проходить зачет, и, выматерив про себя проявивших безалаберность помощниц, начинаю подниматься к Г-400. Навстречу мне попадаются знакомые студенты – как раз те, что меня сейчас больше всего интересуют. Некоторые из них говорят «здрассьте», но в большинстве своем огибают меня кругами, не поздоровавшись. В чем, черт возьми, дело? Довольно быстро в поле зрения возникает Гульнара Габдулхакова. Я к ней питаю самые теплые чувства, поскольку она – одна из самых добросовестных старост, что мне когда-либо встречались. Однако и Гульнара бежит мимо, и такое впечатление, что совсем не собирается останавливаться – словно у нас и не было никаких договоренностей, и не должно было быть рандеву еще тридцать с лишним минут назад.

– Здрасте! – говорит мне она скороговоркой вместо обычного «Здравствуйте!» и продолжает чесать в направлении расположенного посреди коридора буфета.

– Здрасте, – в тон ей отвечаю я. – Гульнара, скажите мне, пожалуйста: вы почему не пришли в назначенное время?

– Все сами будут сдавать! – выпаливает она.