Сесиль - [31]

Маркиза, не терявшая из виду молодых людей, заметила, какое впечатление произвела на ее внучку прозаичность Эдуарда, и, хотя сама она не очень понимала, об отсутствии каких поэтических тонкостей у предназначенного ей молодого человека сожалела Сесиль, тем не менее от нее не укрылось, что прозаичность эта не делает ему чести, и маркиза решила унизить Эдуарда до конца; когда альбом был закрыт, она попросила Сесиль сесть за фортепьяно.

Сесиль впервые воспротивилась; она никогда не пела в присутствии Эдуарда: приезжая, он каждый раз видел инструмент и на нем множество нотных тетрадей, но ни разу не задал девушке ни одного вопроса по этому поводу. Однако теперь, когда маркизой было высказано предложение, он весьма галантно поддержал его, так что Сесиль пришлось уступить их настоятельной просьбе.

С пением произошло то же, что с рисунком: Эдуард аплодировал и громко восторгался Сесиль, но аплодировал и восторгался, как человек, который ничего не понял. В результате его неискренние похвалы и неуместные аплодисменты повредили ему в глазах Сесиль больше, чем если бы он хранил молчание.

Когда маркиза попросила внучку сыграть фантазию, которую она играла три или четыре дня назад, или, по крайней мере, что-нибудь подобное, Сесиль решительно отказалась. Эдуард из вежливости попробовал было поддержать маркизу, но так как он не отличался особой любовью к музыке, то не стал проявлять бестактность, настаивая; впрочем, надо сказать, даже если бы он и упорствовал, Сесиль не уступила бы: ей казалось кощунством петь для Эдуарда то, что она пела для Анри.

Поэтому ее охватило чувство глубокой признательности к матери, когда она, вернувшись вместе с г-жой Дюваль, своим присутствием положила конец настойчивым просьбам, которыми впервые по непонятной причине донимала ее бабушка.

Остаток дня прошел как обычно, если не считать очевидного беспокойства Сесиль, которое, несмотря на все усилия, ей так и не удалось скрыть. Впрочем, ее беспокойства никто не заметил, за исключением баронессы и маркизы.

Баронесса очень устала и, как только Дювали уехали, тотчас удалилась к себе; провожая ее до комнаты, Сесиль заметила, что время от времени мать поглядывает на нее с тревогой. Что означал этот настойчивый взгляд? Сесиль очень хотелось узнать у матери причину; раза два или три с губ ее уже готов был сорваться вопрос, и все-таки она так ни о чем и не спросила.

Баронесса тоже хранила молчание, только, прощаясь, обняла дочь крепче обычного, а целуя ее в лоб, подавила тяжелый вздох.

Опечаленная Сесиль медленно вышла из комнаты матери, собираясь пойти к себе, но в коридоре столкнулась с Аспасией. От имени своей госпожи та попросила Сесиль зайти к бабушке.

Маркиза читала лежа: в былые времена она следовала свойственному восемнадцатому веку кокетливому обычаю принимать гостей в постели, привычку эту она сохранила до сих пор, хотя ей было шестьдесят лет и она уже никого не принимала. Впрочем, память о былых аристократических временах казалась у маркизы столь естественной, что ни в коей мере не делала ее смешной.

Увидев Сесиль, она сунула под подушку книгу, которую читала, и сделала внучке знак подойти и сесть подле нее. Девушка повиновалась.

— Вы звали меня, бабушка? — спросила Сесиль, целуя все еще пухлую руку, несмотря на старость маркизы хранившую, благодаря особым заботам, часть былой красоты. — Я испугалась, что вам нездоровится, но ваш цветущий вид меня успокоил.

— Ты ошибаешься, милая моя девочка, меня бросает в жар. Стоит мне увидеть этих Дювалей, как у меня начинается страшная мигрень, а уж слушать их совсем невыносимо.

— А ведь господин Дюваль превосходный человек, дорогая бабушка, я помню, вы сами это говорили.

— Да, верно, он долгое время служил у госпожи де Лорж, и я всегда слышала восторженные отзывы герцогини о его безупречной честности.

— Госпожа Дюваль очень обаятельная и очень благовоспитанная женщина.

— Ах, уж эти англичанки! С их бледным цветом лица, тонкой талией и длинными волосами на первый взгляд они вполне могут сойти за дам из высшего общества, но это только видимость, вы же знаете, моя милая девочка, госпожа Дюваль, точно так же как и ее муж, находилась в услужении у герцогини.

— В качестве учительницы, бабушка, нельзя смешивать учителей с прислугой.

— Верно, я согласна, это не совсем одно и то же, хотя и очень похоже. Ну хорошо, я говорила о господине и госпоже Дюваль, а что ты скажешь об их сыне?

— Об Эдуарде? — робко спросила девушка.

— Да, об Эдуарде.

— Бабушка, — разволновавшись, отвечала Сесиль, — я скажу, что Эдуард — хороший, порядочный молодой человек, трудолюбивый и честный, что он получил хорошее образование…

— Которое вполне соответствует его положению, моя девочка, ибо смешно выглядело бы желание его родителей возвысить сына над собственным уровнем и попытаться дать ему такое же образование, какое получил, например, шевалье де Сеннон.

Вздрогнув, Сесиль опустила глаза, лицо ее залила краска. Ни одна из этих подробностей не ускользнула от глаз маркизы.

— Что же ты мне не отвечаешь? — спросила она.

— На какой вопрос вы хотите получить ответ, бабушка? — спросила Сесиль.