Съешьте сердце кита - [62]

— Вот и хорошо, что мы пойдем одни, — подумал я. — Девочки, конечно, симпатичные, слов нет, но Соня… А что, собственно, Соня?»

В растерянности я отвернулся, чтобы она не видела моего лица.

Море от Матокутана, сколько хватал глаз, натуго было стянуто вроде бы варом, и непостижимым казалось, как из черно-смолистой его массы мог вырасти и вознестись изящный абрис Тяти, сотканный из солнечной пыли и брызг, нематериальный, как намек, впечатляющий, как пирамиды египетские…

Мы остановились у деревянного щита, выброшенного прибоем: на нем можно было удобно расположиться.

Уже лежа, Соня сказала с наивной многозначительностью :

— Говорят, сюда японский император когда-то приезжал отдыхать. На дачу. Микадо этот самый. Когда еще японцы здесь хозяйничали…

— Гм… Уж и микадо? — усомнился я. — Вроде он местечка потеплее в Японии не нашел.

— Может, он искал попрохладнее. А чем вам остров не нравится?

— Да мне-то нравится. Но я же не микадо.

Мы немного поплавали среди бурых и скользких камней, в шипящей пене. К низкой температуре можно было все же притерпеться.

Однако вылез я из воды довольно поспешно, сразу же вслед за Соней.

— Вы любите бутерброды со сливовым джемом?

— Люблю. Давайте мажьте.

На самом деле я не очень-то уважал сладкое.

— Я сладкоежка, — призналась Соня. — И ничего другого, никакой иной еды мне не нужно. Побольше джемов, побольше сгущенки.

На ее руке тикали водонепроницаемые часики: время бежало незаметно. Я позавидовал:

— Занятные у вас часики.

— Это подарок. Это когда я уезжала из Вильнюса, с завода «Эльфа» — знаете, магнитофонные приставки, разная такого рода продукция? — мне мои комсомолята подарили.

— Ваши?

— Я была комсоргом цеха. Вот они и подарили на память.

Я лежал рядом с ней, закинув руки за голову. Легкий загар покрывал ее кожу. Маленькими лупами посверкивали на коже прозрачные капли. Волосы были взлохмачены. Они всегда были слегка в беспорядке, и так даже шло ей, когда немного лохмами…

— Далеко же вас занесло от Вильнюса.

— Далеко, — согласилась Соня. — В общем это Целая история. Я ведь во Владивосток приехала без пропуска, сама по себе, как птица. А могла же поступить учиться в Москве, там у меня тетка, было бы, наверно, легче. Ну, а я во Владивосток, куда подальше… Приехала — и сразу в милицию попала, спасибо милиционеру, симпатичный дяденька, он в каком-то звании — ну, разобрался, помог… Назад не выслали. Вот… я и поступила с десятилеткой на третий курс гидрометтехникума.

Я исподтишка любовался ею. Она что-то говорила и говорила, и я впитывал каждое слово как-то бессознательно, улавливая их смысл заторможенно уже задним числом, наслаждаясь больше самой их мелодичностью, серебряно-медным звоном.

Соня щурила глаза. Между губ, чуть тронутых вчера химической помадой (оказывается, ее не так-то легко смыть), солнечно блестели крепкие подковки зубов.

— Отец помогает вам?

— Нет.

— Наверное, думает, вам достаточно?

Живо повернувшись на бок, она с досадой возразила :

— Я извиняюсь, но он должен понимать, что на шестнадцать рублей стипендии не очень-то разгуляешься! А ведь он военврач — там, в Вильнюсе,— зарабатывает, мог бы сколько-то и прислать иной раз.

— Но ведь можно же… ну…

— Попросить, да? Ну, нет, просить я не умею. Проживу и на шестнадцать рублей. Вот здесь, например, я все-таки получу большие деньги.

На обратном пути она охнула и присела.

— Взгляните, пожалуйста, что у меня в пятке. Иногда кольнет, как иголкой.

Я наклонился.

В замозолевшей, белой от воды пятке чернел в обескровленном гнездышке камешек.

Я попытался извлечь его оттуда острием английской булавки. Камешек провертывался свободно, как шарик в подшипнике, и не выступал наружу.

Соня смотрела на меня, сжав губы.

— Знаете, это немножко больно.

— Терпите. Придется потерпеть.

Поняв, что булавкой с камешком не справиться, я крепко сжал кожу гнездышка. Камешек сам собою вышел на поверхность. Подковырнул его ногтем — и операция с блеском была закончена.

Я даже эгоистично пожалел, что так быстро, но и улыбнулся, когда Соня освобожденью выпрямилась. Тотчас же, как бы в уплату за услугу, она придавила у меня на плече комара.

Эти маленькие, пустячные происшествия не то что сблизили нас, а как-то смутили, и мы уже избегали смотреть друг другу в глаза.

— Я хотел вас сфотографировать, но не мог выбрать момента.

Она засмеялась.

— И не надо. Знаете, один паренек дружил с девушкой, изредка фотографировал ее, а потом напечатал снимки — и ужаснулся: «С кем я ходил?!» Мои фотографии получаются не очень удачно. Вообще, я слышала, девчонки хвалят ваши снимки, говорят — как в журнале, вы кому-то их показывали, да?.. Это хорошо, когда такие способности.

— Да нет, какие способности, — засмеялся я, — фотографирую как бог на душу положит, иногда случайно получается приличный снимок. А у вас что, какой-нибудь талант у вас есть?..

Наверное, вопрос прозвучал не очень-то тактично.

Она выпятила губу, старательно припоминая.

— Не знаю. Всем понемногу увлекаюсь, но ведь это как раз признак отсутствия таланта. Еще спорт люблю: и плаванье, и альпинизм, и лыжи…

Уже когда мы подходили к поселку, Соня смущенно призналась: