Сержант без промаха - [2]
Только однажды в поезде, как бы между прочим, попросил Федора: "Если меня ранит, родным не сообщай. После сам напишу". Обычно же брат спокойно и невозмутимо приговаривал: "Люди же воюют, а мы чем хуже?" "Молодой он. Молодому так и положено". - думает Федор.
Все же он не удержался и обернулся. Брат удивленно поднял на него глаза:
— Что?
— Да, ничего
Но тоскливая мысль так и вертится в голове. До сих пор Федор был спокоен, а сейчас засела непрошеная мысль: "Не увидеть бы мне его смерти. Боже упаси…" Интересно, один он такой или все волнуются перед боем? Чтобы хоть немного приободриться, он твердит себе: "Проклятые… Хоть бы одного свалить, а там будь что будет…"
12 декабря, когда 375-я стрелковая дивизия высадилась на станцию Кулицкая, полк сразу же попал под бомбежку. Федора, впервые оказавшегося в подобной суматохе, поразила не столько сама бомбежка, а сколько беспомощность и незащищенность людей, разбежавшихся кто куда. Когда вражеские самолеты улетели, Федор подумал: "То ли еще будет там — на фронте". Никто не попытался вести огонь по самолетам. Зато все дружно сбили языки пламени, разгоравшихся на брезентовых чехлах орудий.
Два дня полк шел пешком, на ночь останавливаясь в лесу. Пытаясь спастись от тридцатипятиградусного мороза, толпились у костра или как глухари зарывались в снег. Командиры и агитаторы, стараясь как-то приподнять настроение бойцов, почти на каждом привале читали сводки Совинформбюро о провале немецкого плана захвата Москвы и о начале контрнаступления Красной Армии.
Командование фронтом предъявило немецко-фашистским войскам, занимающим город Калинин, ультиматум. Противник отказался сдаться, но, видимо, почувствовав, что к нашим пришло пополнение, и опасаясь окружения, с боями стал отходить из города. Да так быстро, что полк Федора не настиг его. Была лишь одна короткая перестрелка, в которой Охлопков даже не успел пустить в ход свой пулемет.
И вот он вступил в первый советский город, по которому огненным валом прошлась война. Дымящиеся руины, черные провалы окон полуразрушенных домов, пожарища, отдающие удушливым смрадом — все эти обычные приметы недавних боев Федор воспринял без особого волнения, поскольку по пути на фронт наслушался о подобных вещах. Он оживился только, когда увидел на одной из площадей ровные ряды березовых крестов, и злорадно подумал: "Так вам и надо, вояки! Кто звал вас сюда?"
А здесь, войдя в сосновый бор, снова заволновался: "Вдруг в самом деле засада?" Он оглянулся и увидел недалеко яму, из которой торчала человеческая голова. Чуть дальше вторая, третья, десятая… Федор посмотрел на других солдат — все спокойны. "Эх, да это же окопы, — догадался он. Другая часть здесь, однако". Он не знал, что в окопах сидели солдаты совсем иного назначения.
Полк остановился в двухстах шагах и стал разворачиваться по глубокому снегу. Федор наконец-то снял с плеча свой ДП и тут же передали по цепи команду "Окопаться!"
Сосновый бор, искромсанный прямыми попаданиями, затянут дымом и то тут, то там поблескивает пламенем. Немецкая артиллерия перенесла огонь на русло Волги, чтобы отрезать полк от основных сил дивизии. Если бы раньше Федору кто-нибудь рассказал про зимний ледоход, он ни за что бы не поверил, но теперь убедился, что и так бывает: разбитый снарядами и бомбами лед поплыл как при весеннем паводке. Время от времени вдруг начинают яростно тарахтеть спаренные пулеметы — значит, явилась на бомбежку очередная стая стервятников с черно-желтыми крестами на крыльях.
Дьявольское создание — бомба. Кругом стоит такая пальба, а её вой всё равно слышен. Жуткий вой нарастает с каждой секундой, кажется, будто бомба летит прямо на тебя. Человек обеими руками хватается за голову, изо всех сил вжимается в землю, но в этот момент сама земля вздрагивает, приподнимается, как бы желая сбросить с себя человека. И сразу обдает горьковато-теплой волной взрыва, перемешанная со снежной пылью, а по голове и спине больно барабанят комки промерзшей земли. Этот кошмар периодически повторялся с самого рассвета.
После трех атак врага боевые порядки полка заметно поредели, но держались. К пулеметчикам приполз взводный старшина Потапенко, притащил новые диски и запасной ствол.
— Молодцы, ребята! Не робейте! Ствол не забудьте сменить, — прокричал он сквозь грохот разрывов, отползая к следующему окопу.
Федор потянулся за диском и увидел на снегу брызги крови. С тревогой посмотрел на брата:
— Ранен?
— Нет, целый я, — положив руку на грудь, улыбнулся Василий. — Это от командира, наверно.
Федору рассказывали о командире взвода. Потапенко, старый вояка, воевал еще с японцами у озера Хасан. В бою трижды был ранен, но с поля боя не ушел. Вот и сейчас. Ползает молодой старшина с изумрудно-зеленоватыми глазами от окопа к окопу, подбадривает необстрелянных бойцов, кого шуткой, кого и крепким словом.
Федор вел огонь все увереннее, а брат методично отстреливался из трехлинейки. Отступать они не собирались, как и те 28 панфиловцев, о которых взводный рассказывал ещё в поезде. К счастью, охваченные азартом боя, они и не подозревали как расправлялись с теми, кто в панике отпрянул назад. В те страшные часы движения у Федора стали размеренными, чуть ли не автоматическими, подчиняясь неумолимому ритму боя. Во время короткой заминки в этом ритме Федор решил по совету командира сменить давно уже накаленный ствол «дегтяря» и предупреждающе крикнул:
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.