Серый пилигрим - [39]

Капитан оттолкнул имперца так, что тот едва не повалился на спину. Второй сам благоразумно попятился назад. Локрин махнул рукой Брину. Тот, расправив плечи, последовал за капитаном. У входа едва не налетел на него, потому что Локрин остановился и вполголоса спросил через плечо:

– Эрин-то где?

– Сейчас они с Броком подбегут, там убийство на площади, двоих душегубов повязали, тащат их сейчас сюда, – горячо затараторил юноша заговорщическим шепотом.

Ввалившись в караульную, Брин невольно замер у порога.

Вообще, потолка как такового в караулке не было – лишь несколько массивных балок, к которым крепились стропила двускатной крыши. Вдоль дальней от входа стены между балками было прокинуто несколько досок, на которых, скрытое полумраком, валялось всякое тряпье и железный хлам вроде прохудившихся шлемов, ведер, бердышей без рукояти и малопонятных проржавевших штуковин, назначения которых Брин даже не представлял. Вокруг одной из центральных балок была обмотана толстая цепь, к которой крепился железный крюк вроде тех, что используют на бойне. Обычно на этом крюке болталась массивная масляная лампа. Сейчас же за него был подвешен вчерашний пленник. Подвешен за ручные кандалы, при этом руки были заведены за спину, так что таец раскорячился, как на дыбе. Пальцы его босых ног едва доставали до вытащенного на середину комнаты стола. Под темной кожей отчетливо проступали тугие жгуты напряженных до предела мышц. Да уж, так долго не провисишь.

Лица пленника было не разглядеть – в такой позе он не мог поднять головы, выкрашенные в алый цвет волосы свисали, как спутанный пучок водорослей.

– А я говорю – он это! Он, кому же еще! Коготь! – видно, продолжая прерванную перебранку, горячился Локрин.

Имперец – холеный красавец лет тридцати, с тонкими полосками усов и бородки на гладком лице – слушал его со скучающей миной.

– Да остыньте вы, капитан! – недовольно искривив тонкие губы, произнес он. – Я же сказал – разберемся…

– Разбирайтесь! Но пока бумагу не подпишете, что это мы, стража порта, повязали этого гребаного тайца – я его вам не отдам!

– Вы мне не доверяете, капитан? – все так же лениво осведомился красавчик, задирая подбородок.

– А с чего бы это вдруг? Бумагу в канцелярии завсегда составляют, даже когда воришку какого занюханного поймаешь. А тут душегуба, которого по всей империи ищут, вы хочете просто так забрать?

– Я же вам предлагаю – проследуем все вместе до канцелярии, и там, по всем правилам…

– Ага, и получится, что это вы его доставили, а старый Локрин так, увязался, как шавка за телегой! Себе награду присвоить задумали? Хрена с два! Сейчас мои люди подойдут, и я сам приволоку душегуба в канцелярию!

Капитан, как обычно, был страшен в гневе, и Брин, наблюдая за ссорой, благоразумно держался у стенки и старался быть тише воды.

– Да что вы заладили – награда, награда, – поморщился щеголь. – Ваше дело – оберегать покой граждан от преступников, а не гоняться за наживой.

– Наживой?!

Это имперец, конечно, зря сказал… Брин попятился еще дальше, забиваясь в самый угол.

– Да я… – задыхаясь от ярости, прохрипел Локрин. – Да я с младых ногтей, шкуры не жалея… Да ты, сопляк, еще не родился, когда меня уже старшим патруля ставили! Двадцать девять лет службы! А вот это ты видал?!

Капитан рванул ворот поддоспешника, открывая шею, на которой болтался разлапистый, с ладонь размером, серебряный якорь, инкрустированный самоцветами – орден, врученный Локрину Паоло Верджи, герцогом Валемирским, больше двадцати лет назад, еще когда Валемир был независимым. Напоказ его при новой власти капитан уже не носил, но и отказываться не собирался. История, в результате которой он получил орден, и впрямь была любопытной, если, конечно, не слушать ее в исполнении старика раз этак в тридцатый.

– Ладно, ладно, остыньте, капитан, – пятясь от разгневанного стражника, пробормотал имперец. – Если настаиваете – давайте допросим задержанного прямо здесь.

– Да как же – допросишь его! – фыркнул Локрин. – А вот это вы видели?

Он схватил пленника за волосы, задирая лицо вверх, и стиснул его челюсть своими жесткими, как крабьи клешни, пальцами. Таец глухо зарычал.

– Пасть открой, паскуда! Открывай, сказал! О! Полюбуйтесь, полюбуйтесь, господарь Терендорф!

Имперский, брезгливо морщась, взглянул на пленника.

– Что это? У него что, язык вырван?

– Начисто! Под корень! Это так у них, у Черных клинков тайских, заведено. Чтобы, значится, даже если поймают, не сболтнул чего. Ты его хоть пытай – толку чуть.

Имперец скривился, поглядывая на приоткрытую дверь.

– И это, промежду прочим, тоже сходится, – с нажимом произнес Локрин, отпуская тайца. – В листовках-то о розыске тоже говорится, что он немой – жестами изъясняется.

– Мы разберемся, – устало повторил щеголь, не встречаясь взглядом с Локрином. – Но если вы и дальше будете противиться транспортировке задержанного в имперскую тюрьму… я буду вынужден… применить мои… полномочия…

Красавчик волей-неволей пятился от Локрина, и голос его становился все менее уверенным. Да уж, когда на тебя угрожающе прет некто такого роста и комплекции, да еще сплошь запакованный в броню, трудно диктовать свои условия.