Серый кардинал - [54]

— Почему? — машинально спросил Павленко.

— А все потому, что ты — мудак. С кем ты вообще связался? С бандитом Дабиевым и уголовником Альтшулем. Так вот, относительно последнего я тебе кое-что хочу сообщить. Побег из твоего роскошного загородного дома устроил мне он. Не веришь? А ты сам подумай, кто еще так быстро смог бы меня там отыскать? За сто с лишним километров? И сообщить кому-то, где я конкретно нахожусь?

— Слушай, ты все врешь, — поспешно перебил собеседника Павленко, — там ничего не было подстроено, там перестрелка была…

«Мать-перемать! — спохватился он. — Что же это я такое несу? По международной линии! Не проснулся еще, дурака кусок!»

И он резко замолчал.

— Не боись, Вася, — собеседник словно понял его состояние. — Я тебя записывать не стану. Придет еще время, будут разные компетентные органы писать твои показания относительно того, как ты понял постановление правительства о том, что армия должна заниматься коммерческой деятельностью. Так вот, человек Альтшуля был предупрежден, его и били-то для вида. Пристрелили ведь твоего человека. Тебе же рассказали, наверное, как там все происходило. И ведь он наверняка исчез, тот подчиненный Альтшуля, что вместе с твоими солдатиками меня охранял. Тебе, наверное, интересно, почему Альтшуля «сдаю»? Он вроде бы моим вызволителем был, а я его вот так, со всеми потрохами… По зрелому размышлению я нахожу, что цена, которую он тогда заломил, была непомерно высокой. Когда он ее заломил, цену-то? А еще до того, как твои идиоты у меня в баре бездарный спектакль устроили. Он меня заранее предупредил, что меня, дескать, попугать хотят. Но он мог бы за все своя благодеяния и не требовать столько. Впрочем, все вы там одна шайка. Если тебе удастся достать журнал «Штерн» с материалами о воровстве в Западной группе войск, то ты там найдешь и свою фамилию, и фамилию Дабиева. Ты нынче знаменит. Пока. И большой привет Альтшулю.

Борис Альтшуль, или Большой Боб, как его называли в определенных кругах, пребывал в мрачном настроении. Что-то происходило в последнее время.

Беспокоил его давний друг-недруг Мудров. Боб за глаза называл его Мудловым. Познакомились они двенадцать лет назад, еще при правлении бровастого генсека. Боб тогда только силу набирал, прищучивая завмагов, барменов, заведующих «пивными точками». Лохи отдавали Бобу Бобово без особых душевных переживаний, потому что таксу он установил почти щадящую — любая «пивная королева» за пару дней закрывала финансовую брешь в своем бизнесе, которую пробивал Боб за целый месяц. То есть, в месяц она только два дня работала на Боба. Конечно, ей приходилось еще несколько дней работать на свое начальство, на БХСС, всякие инспекции, но у нее оставалось более двух третьих от наворованного — Боб это знал. Он сам три года в торговле прокрутился. Хорошие были годы, судьбоносные, если уж на то пошло.

Начал он с рубщика мяса. Подвал, колода, тяжелый топор-тупица, цинковый желоб, по которому в его подземелье туши спускали, лифт, на котором мясо в торговый зал поднимали — вот и весь его мир. За несколько месяцев он наловчился делать то, чего другие рубщики за годы не могли освоить. Физическая подготовка много значила, сохранилась, никуда не пропала бычья сила, координация, выносливость. Не те качества, конечно, что в двадцать пять лет были, но все же… Рубщиков учат орудовать тупицей, заставляя колоть вдоль спичку, положенную на колоду. Одну спичку — тюк! Другую — тюк! Боб сколько угодно спичек мог расколоть. Надо очень точно попадать в одно и то же место, иначе половина мерзлой туши в крошево превратится, пока разрубишь ее на куски. Куски тоже с большой изобретательностью надо вырубывать, чтобы наверх, в зал к лопуху-покупателю поменьше мяса уходило, побольше жил, костей и жира, чтобы вместе с первым сортом в одном куске обязательно присутствовал третий.

Конечно, значительная часть «навара» создавалась там, наверху.

Спиленные гири, хитрая «химия» с весами, тяжелая оберточная бумага — много способов существует, чтобы чинно-благородно у покупателя изъять процентов десять-двадцать из суммы покупки и отправить в свой карман.

Присматривался Боб, всему на лету учился. Заведующий, Семен Михайлович Гурвиц, поднял его в прямом и в переносном смысле — из подвала в кабинет, из рубщиков в замы. Совсем неплохо зажил Боб на исходе четвертого десятка своего земного существования. Он только догадывался раньше, что можно именно жить, а не влачить существование, что он делал раньше, вкалывая, как последний фраер. Жалкая спортивная стипендия, потом прибавка к нищенскому окладу тренера в двадцать-тридцать целковых за «квадрат» мастерской. А теперь он за три дня имел столько, сколько раньше за месяц. Расходы и запросы, естественно, иные теперь стали, приоделся Боб, «Жигуленок» новенький в новеньком кооперативном гараже как-то по-волшебному образовался, девки молодые любить его стали.

И понесло, понесло Боба с Семеном, пьянки через день да каждый день — не дрянь местного разлива, естественно, хлестали, а благородную водку из бутылок с редкими тогда винтовыми пробками, с надписью на этикетке «Мэйд ин ЮССАР», на экспорт идущую или для наших, за границей работающих, как утверждал Семен. Еще они коньячок пили.