Серые муравьи - [26]

— Тебе нужно еще куда-нибудь заехать? Почему ты повернула в эту сторону?

— Просто мне хочется проехать по буковой аллее. Это не намного дальше…

Некоторое время они ехали молча. Нерст наблюдал за тем, как нервно и напряженно Мэрджори ведет машину.

— Ну, как твои опыты с муравьями? — спросила она.

— Ты знаешь, очень интересно. Очень интересные результаты. Пока еще ничего нельзя сказать наверняка, но есть основания предполагать…

— Они ядовитые?

— Муравьи? Вероятно, нет. Во всяком случае, не все. Пика анализ не показал присутствия яда.

— Это уже окончательно? — В тоне, которым это было сказано, прозвучало чуточку больше тревоги, чем ей хотелось бы показать.

И Нерст это заметил.

— В науке ничего не бывает окончательного. Я распорядился сделать еще один анализ.

Машина остановилась у светофора. Мэдж сказала:

— Ты знаешь, сегодня утром опять заходил этот, в сером костюме. Он интересовался результатами твоих исследований.

— Он мог бы сперва позвонить по телефону.

— Я ему сказала то же самое. Он звонил тебе?

— Я назначил ему к пяти.

Мэрджори взглянула на часы. Было 16 часов 35 минут.

— У нас еще есть время. — Она помолчала. — Ты знаешь, все говорят о смерти Роберта Грига. Подозревают убийство. Если бы эти муравьи оказались ядовитыми, все сразу разъяснилось бы.

— Пока у меня нет оснований утверждать, что они ядовиты, тем более в такой степени, чтобы их укус был смертелен.

— Но ведь он умер!

Нерст посмотрел на Мэдж. Она глядела прямо перед собой на дорогу и, казалось, была поглощена управлением машиной.

— Почему ты уверена, что его искусали муравьи? Об этом ничего не писали в газетах, — сказал Нерст.

Мэдж включила сигнал поворота и стала обгонять впереди идущую машину. Это дало ей паузу, необходимую для того, чтобы взвесить, о чем догадывается Нерст. «Он должен, — думала она, — он должен доказать, что эти мерзкие насекомые ядовиты. Это же так просто, так понятно, отчего умер Григ…»

— Я не знаю, отчего он умер, — сказала Мэдж, — но весь город, решительно все говорят о том, что его убили из ревности… Но ведь это нелепо! Кто его мог ревновать?

— Я не интересовался частной жизнью Роберта Грига. Я вообще не интересуюсь подобными молодыми людьми.

— Понимаешь ли… Если бы тебе удалось установить, что муравьи ядовиты, это сразу явилось бы объяснением его смерти… Ведь ты ученый, ты же занимаешься наукой, твое мнение для них очень важно… А так… иначе… Будут искать убийцу. Ты же знаешь полицию: им обязательно нужно раздуть сенсационный процесс — это их бизнес. Они на этом зарабатывают, а страдают невинные… По-моему, это просто твой долг, нравственный долг ученого — установить, что смерть наступила от укуса муравья.

Нерст потянулся в карман за сигаретами.

— Закури и мне, — сказала Мэдж.

«Чего она так вцепилась в руль? — подумал Нерст. — Кажется, она боится, что машина от нее вырвется и поедет сама, куда захочет…» Он щелкнул зажигалкой, но ветер загасил пламя. Он поднял стекло, прикурил и передал сигарету Мэдж.

— У тебя несколько странные представления о науке, Мэдж. Конечно, как специалист, я должен высказать свое мнение, и я его выскажу, каким бы оно ни было. Но вообще я предпочел бы не иметь никакого отношения к этой грязной детективной истории. Единственное, что меня как ученого интересует во всем этом деле, — это то, что, по-видимому, здесь мы имеем дело с новым, совершенно неизученным видом насекомых. Не исключено, что этот новый вид муравьев обладает высокоразвитой системой биологической радиосвязи, и только этот вопрос, его подробное исследование может меня интересовать. Наука призвана устанавливать объективные истины, а не заниматься частными вопросами следственной практики.

— Но ведь должна же быть от твоей науки какая-то польза!

— Мы говорим с тобой на разных языках, Мэджи. Ты понимаешь пользу науки слишком утилитарно, практически. Нам трудно понять друг друга. Мы говорим на разных языках.

— Нет, мы говорим на одном языке и прекрасно понимаем друг друга. Но ты из-за твоего всегдашнего упрямства не хочешь со мной согласиться. Ведь это так просто: надо им объяснить, что ядовитые муравьи укусили Грига и он от этого умер. Только и всего.

Нерст не стал возражать. Просто ему надоело спорить. Мэрджори истолковала это как свою победу и тоже замолчала. Они ехали по буковой аллее, и косые лучи солнца, просвечивая между деревьями, попадали на щиток приборов. Солнечный блик то загорался, то гас, отсчитывая деревья, мимо которых проносилась машина.

17

27 июня.

17 часов 05 минут.

Так бывает. Сидят два человека и разговаривают, и каждый ладит свое, гнет свою линию, старается в чем-то убедить собеседника. Говорит одно, думает другое, а сделает нечто третье, о чем сам еще не подозревает. И ведь часто каждый из собеседников знает или думает, что знает то, о чем хочет умолчать другой. И вот люди играют в прятки, стараются по едва заметному дрожанию губ, по не вовремя брошенному взгляду, по слишком настойчиво повторенному слову разгадать истинный смысл того, что не хочет сказать собеседник. А бывает и наоборот. Не желая сдерживать своей досады, человек бросает слова возражений против придуманных им самим, несуществующих утверждений противника. Вероятно, если бы люди могли обмениваться мыслями непосредственно, без помощи слов, если бы передача информации была всегда полной и истинной, беседа, обмен мнениями в нашем обычном понимании этого термина, стала бы невозможной или, во всяком случае, гораздо более краткой. Когда люди очень хорошо, очень полно и точно понимают друг друга, им почти не нужно говорить.