Сервер и дракон - [30]

У квантовой девушки были золотые волосы, глаза, полные света, и несколько лиц сразу, как у индуистской богини. Она изящно шла к пирсу, и летняя страна Эсы трескалась вокруг нее: местами ее кожа лопалась, и оттуда выглядывали странные цветные пятна.

– Это Сэде, – представил ее Эса.

Она посмотрела на Косонена и произнесла пузырь слов, суперпозицию, все возможные приветствия за раз.

– Приятно познакомиться, – сказал Косонен.

– Когда ее создавали там, наверху, то что-то сделали правильно, – пояснил Эса. – Она живет во многих мирах сразу и думает кубитами. А это мир, где она хочет быть. Со мной. – Он нежно коснулся ее плеча. – Она услышала мои песни и убежала.

– Мария сказала, что она упала, – возразил Косонен, – что что-то пошло не так.

– Она сказала то, что они велели ей сказать. Они не любят, когда что-то идет не по плану.

Сэде издала звук, похожий на звон стеклянного колокольчика.

– Файерволл продолжает сжимать нас, – продолжил Эса, – так он устроен. Заставляет все замедляться, пока мы не умрем. Для Сэде это место слишком мало. Так что отведи ее домой, пока не поздно. – Он улыбнулся. – Лучше ты, чем кто-то другой.

– Это несправедливо, – сказал Косонен и покосился на Сэде. Она светилась слишком ярко, чтобы на нее можно было смотреть.

Но что он мог сделать? Он просто кусок мяса. Мяса и слов.

Мысль эта показалась похожей на сосновую шишку, грубую и шершавую, но со зреющим внутри семенем.

– Кажется, в вас двоих есть стихотворение, – сказал он.

Косонен снова сидел в поезде, глядя на проносящийся мимо город. Было раннее утро. Восход солнца окрасил город новыми красками: лиловыми тенями и золотом тлеющих углей. Усталость пульсировала в висках. Все тело болело. Слова стихов отягощали разум.

Над куполом файерволла зависла гигантская бриллиантовая морская звезда, дрон небесных людей, протянутый, как рука. Они пришли посмотреть, что случилось. Они все узнают.

На этот раз он обрадовался файерволлу и его потоку колючего света. Сторож со строгим голосом снова явился. На этот раз он ничего не сказал, но Косонен почувствовал его присутствие, почувствовал, как тщательно его изучают и обыскивают – нет ли чего, что не принадлежит внешнему миру.

Косонен отдал все.

Первый миг, когда он осознал, что написал что-то стоящее. Разочарование, которое он испытал, поняв, что поэты никому не нужны в этой крошечной стране и что стопки дешевых изданий его первого сборника покрываются пылью в книжных магазинах. Ревность, которую он почувствовал, когда Мария родила Эсу – каким же бледным и никчемным по сравнению с этим было рождение слов. Следы лося в снегу и выражение его глаз перед смертью.

Он почувствовал, как страж отступил, совершенно удовлетворенный.

И он оказался с той стороны. Поезд вынырнул в настоящий, неразбавленный рассвет. Он оглянулся на город и увидел, что из морской звезды пролился огненный дождь. Столпы света прорезали город геометрическими узорами, превращая его в раскаленную добела плазму. Смотреть на них было невозможно.

Косонен закрыл глаза и читал стихотворение, пока город горел.

Косонен посадил наносемя в лесу. Он вырыл глубокую яму под старым пнем в мерзлом торфе голыми руками. Сел рядом, снял шапку, вытащил блокнот и стал читать. Нацарапанные карандашом слова ярко вспыхивали в голове, и через некоторое время ему уже не нужно было смотреть на них.

Стихотворение поднялось из слов, как огромное чудовище из океана. Сначала над водой показалась только маленькая часть, но потом оно взлетело, гороподобное, окутанное брызгами глоссолалии. Это был поток шипящих слов и фонем, бесконечное заклинание, которое рвало ему горло. А вместе с ним пришла квантовая информация из микротрубочек его нейронов, где теперь жила девушка с глазами из света, и рваные импульсы от синапсов, где прятался его сын.

Стихотворение перешло в рев. Он читал и читал его, пока не сорвал голос, превратившийся в шипение. Его слышало только наносемя, но этого было достаточно. Что-то зашевелилось под торфом.

Когда стихотворение закончилось, наступил вечер. Косонен открыл глаза.

Он сразу увидел сапфировые рога, сверкающие в последних лучах солнца.

Два молодых лося посмотрели на него. Один был поменьше и поизящнее, и в его больших карих глазах отражался солнечный свет. Другой был молод и худ, но явно гордился своими рогами. Он выдержал взгляд Косонена, и в его глазах мелькнули тени города. Или воспоминания о летнем озере.

Они развернулись и побежали в лес, молчаливые, легконогие и свободные.

Косонен открывал дверь подвала, когда снова пошел дождь. Быстрый и короткий: капли образовали в воздухе лицо Марии. Ему вдруг показалось, что она подмигнула. Затем дождь превратился в туман и пропал. Он открыл дверь. Белки с любопытством смотрели на него с деревьев.

– Все ваше, господа, – сказал Косонен, – на следующую зиму должно хватить. А мне это больше не нужно.

Отсо и Косонен ушли в полдень, в сторону севера. Лыжи Косонена легко скользили по тающему снегу. Медведь тащил сани, нагруженные снаряжением. Отойдя довольно далеко от хижины, он остановился обнюхать свежий след.

– Лось, – прорычал он. – Отсо голоден. Косонен стреляет в лося. Нужно мясо для путешествия. Косонен не принес выпивки.