Серьги с алмазными бантами - [28]

«Вот ведь незадача, – вдруг понял он, – не все письма Платову отдал. И что же теперь из-за одной писульки к казакам скакать?»

Ехать не хотелось, более того, сама мысль о том, чтобы сесть в седло, казалась отвратительной.

«Потом отдам», – решил Василевский.

Настроение его сделалось таким пакостным, что Александру даже было не интересно узнать, что же написано в письме. На конверте имелась надпись: «Его светлости князю Беневентскому». О таком человеке Василевский даже и не слыхивал, так стоило ли хранить его переписку? Александр уже было собрался порвать письмо, но его заинтересовал почерк отправителя. Никогда прежде граф такого не видывал. Там, где все остальные пишущие по-французски вывели бы большие или малые крючки, у написавшего на конверте имя красовались каллиграфически изваянные спирали. Наверное, неизвестный автор чрезвычайно гордился отличием своего почерка, раз так старался, но Василевскому это показалось глупым.

«Павлин», – подумал Александр, имея в виду неизвестного корреспондента загадочного князя Беневентского, потом засунул всё, кроме фляжки, в седельную сумку и наконец-то налил себе долгожданную чарку. Водка помогла: после второй стопки события нынешнего утра уже не казались такими провальными, и собственное «я» – таким ничтожным. Ну, а после третьей Василевский просто заснул, и во сне к нему вновь пришла девушка со спутанной копной золотистых локонов, вот только лица её он почему-то так и не увидел.

На рассвете полки Милорадовича выступили в погоню за арьергардом французов. Никто ещё не знал, что в эту ночь в маленьком селе Городня под Малоярославцем император Наполеон собрал военный совет, где и решил судьбу русской кампании. Все его генералы требовали дать новое сражение и прорываться в Калугу, а оттуда – в хлебные южные губернии России, но, взвесив все: голодную армию, падёж лошадей, скорую зиму и лютующих партизан, – Наполеон единолично принял решение.

– Мы достаточно сделали для славы, теперь мы должны спасти армию, – сказал он и отдал приказ отходить на Боровск, потом Можайск, а оттуда на Смоленский тракт.

Кутузов, как всегда, оказался прав: утренний бой, который дали казаки Платова, изрядно потрепал полки маршала Нея, но ни императора Наполеона, ни гвардии в Городне уже давно не было.

Глава одиннадцатая Почётнейшее задание

Давно Елене не было так плохо! Тряска вызывала у неё тошноту, доводя до полного изнеможения. Карета уже с месяц тащилась за эскадронами конных егерей. Княжна много раз мысленно благодарила заботливого управляющего, давшего ей в дорогу лучший экипаж. Каретник оборудовал его походным туалетом, так что перемена в состоянии здоровья, возникшая у Елены с неделю назад, пока ещё оставалась тайной для окружающих. Горничная, как могла, помогала хозяйке – облегчала страдания. Маша же и подсказала, что барышня беременна. Сначала княжна отказалась в это поверить, но сегодня сдалась и признала правоту горничной.

Полк конных егерей, таких картинно ярких в своих красных ментиках и зелёных мундирах, на самом деле бедствовал. На первые две недели егерям хватило запасов, оставленных французскими интендантами, но, когда еда закончилась, у Армана начались неприятности. Полк шёл в арьергарде армии по разорённой Смоленской дороге, последние остатки продовольствия забирали у крестьян идущие впереди войска, а на долю егерей не оставалось уже ничего. Голодные солдаты, получавшие по паре кусочков хлеба в день, уже не просто роптали, а начинали в гневе предъявлять претензии.

В такой обстановке обеспечивать безопасность женщин становилось всё сложнее. Сегодня, как только полк выступил из разорённого Смоленска, маркиз сам сел в карету княжны с пистолетами наготове.

«Что Арману приходится выносить из-за меня! – с благодарностью оценила Елена – он даже готов пожертвовать собой».

Нужно признать, что за последний месяц она сильно привязалась к черноглазому маркизу. Поверив наконец, что ждёт ребёнка от Александра, княжна, казалось бы, должна была вновь потянуться душой к Василевскому, однако кавалергард-спаситель по-прежнему оставался для неё нежным, но уже далёким воспоминанием. В муках борясь со своей совестью, Елена признала себя порочной, ведь она ждала ребёнка от одного мужчины, а думала о другом. Где её чувство чести, где идеалы, где безупречное воспитание? Как такое могло случиться?.. Впрочем, подобные мысли приходили в голову Елены всё реже. Когда тебе нечего есть и ты не знаешь, что случится к вечеру, мораль как-то сама собой отходит на второй план, приходится думать о вещах прозаических – о ночлеге и ужине.

Обычно женщины ночевали в уцелевших избах или сараях, но несколько раз им пришлось спать, не выходя из кареты. Однако сегодня егерям повезло, в сумерках полк занял чудом сохранившийся помещичий дом и остатки расположившегося рядом села. Маркиз оставил своих ординарцев, Жана и Мишеля, охранять карету, а сам прошёл в дом, собираясь устроить ночлег для женщин.

Он вернулся через четверть часа и подал руку Елене, Маша, прихватив саквояж барышни, последовала за ними. Арман провёл женщин в крохотный боковой флигель, где сохранились не разграбленными две смежные комнаты. Первая, как видно, служила кабинетом, а уже из неё был проход в спальню.