Серьги с алмазными бантами - [25]

Неделю спустя Елена окончательно встала на ноги. Набравшись сил, княжна устраивала себе прогулки по второму этажу дома (не спускаясь вниз, чтобы не встречаться с французскими офицерами), и каждый вечер её навещал маркиз. Они вместе пили чай, разговаривали. В историях их жизни оказалось столько общего, что Елена стала считать де Сент-Этьена не просто другом, а почти родным. Рядом с ним было так спокойно, страхи отступали, и жизнь уже не казалась совершенно беспросветной.

«Боже, как я могу стремиться к обществу Армана, если я невеста Василевского? – то и дело одёргивала себя Елена. – Ведь я должна любить Александра и думать только о нем!..»

Но смертельная болезнь, хоть и не оставила следов в её памяти, но отрезала ещё один кусок от жизни Елены, и чувство долга, к которому она сейчас взывала, уже не могло заглушить в её душе простейшей жажды выжить. Княжна как будто родилась заново, и всё, что случилось в прошлом, ушло далеко-далеко и уже не имело такого влияния на её чувства и поступки, как прежде. Образ Василевского затягивался в памяти лёгкой романтической дымкой, а живой, нежный, преданный и такой красивый маркиз де Сент-Этьен был рядом, поддерживал, утешал, вселял надежду и сочувствовал горестям. А самое главное, полковник знал обо всех несчастьях, выпавших на долю княжны Черкасской, и об её ужасном унижении, и за них уважал Елену ещё больше. Наконец она устала мучиться угрызениями совести и решила, что пусть всё идет так, как угодно судьбе. Нужно со смирением принимать посланное Богом, и во всём полагаться на его волю.

Сегодняшняя прогулка по коридорам оказалась особенно длительной, и Елена утомилась. Она прилегла на кушетку. Отсюда ей был виден пруд, в его в гладкой воде отражался дом, и казалось непонятным, где земля, а где – небо. Маша принесла обед и уже начала составлять тарелки на стол, но тут по подъездной аллее зацокали копыта – французы возвращались в имение.

– Что-то они сегодня рано, – забеспокоилась Елена и попросила горничную: – Сходи-ка вниз, постарайся узнать, в чём дело.

Но Маша не успела выйти, как в комнате появился маркиз.

– Добрый день, Элен. Как вы себя сегодня чувствуете? – поинтересовался он, но слова прозвучали как-то дежурно, в них не было привычной заботы, и княжна сразу поняла, что это неспроста.

– Спасибо, я думаю, что уже поправилась, – отозвалась она и спросила: – Что-то случилось? Вы так озабочены…

– Да! Завтра на рассвете мы выступаем. Армия уже вышла на западное направление, наши задачи здесь выполнены. – Арман долго молчал, а потом признался: – Я не могу оставить вас тут. Москва сожжена, почтовое сообщение не работает, вам некуда ехать, а дядя отыщет вас сразу же после нашего отъезда.

Елена чуть не охнула. Господи, ну зачем же маркизу её жалеть?! Он только всё испортил!

Нахмурив брови, она строго бросила:

– Не нужно так за меня беспокоиться! – И, сообразив, что повела себя слишком жёстко, постаралась сгладить впечатление: – Давайте лучше вместе пообедаем.

Княжна окликнула Машу и велела принести ещё один прибор и еду для полковника. Горничная отправилась на кухню. Арман мерил комнату шагами, лицо его стало мрачнее тучи. Наконец, на что-то решившись, он заговорил:

– Дорогая Элен, я вижу лишь одну возможность сохранить вашу жизнь: выходите за меня замуж. Я обещаю, что брак останется формальным, а когда вы достигнете возраста, необходимого для получения наследства, я расторгну наш союз как неосуществленный, и вы освободитесь. – Полковник с опаской вгляделся в лицо изумлённой Елены, но храбро закончил: – Если до этого времени я погибну, что совсем не исключено, вы унаследуете и моё состояние.

Маркиз взял Елену за руку. Та молчала.

– Я ведь вам не противен, и мы даже подружились. Станьте моей женой, прошу вас.

Арман опустился перед Еленой на одно колено и поцеловал ей руку.

– Не могу, – тихо призналась княжна, её сердце разрывалось от жалости к этому прекрасному человеку, – я помолвлена.

– Вы мне не говорили об этом! А как же ваш жених допустил то, что случилось?

– Он воюет, – пояснила Елена, решив не вдаваться в подробности. Чем меньше Арман будет знать об Александре, тем лучше.

– Значит, все напрасно, – признал маркиз. Он отошёл к окну и замер. Что-то мысленно взвесив, он вновь вернулся к разговору: – Я могу увезти вас с собой, но ваша репутация будет навеки погублена, и вы можете потерять жениха. Скажите, у вас совсем нет никаких родственников, хотя бы дальних, тех, кто имеет влияние и сможет вас защитить от дяди?

– У меня в живых остались лишь тётки – сёстры матери, но они все замужем в провинции, у них большие семьи, и я не знаю, захотят ли их мужья ссориться из-за меня с князем Василием.

Елена совсем не помнила своих тёток, она даже не представляла, как они выглядят.

– Это ваша матушка со своей сестрой? – заинтересовался Арман, подойдя к портрету, висящему над камином.

Елена обожала эту картину, где мать – совсем юная и прелестная, – сидела на скамье у пруда на фоне цветущего сада.

– Нет, портрет написан в Австрии, в имении графини Штройберг – кузины моего отца, это она стоит рядом с мамой.

– Так у вас есть тётка в Австрии? – изумился маркиз и укоризненно покачал головой. – И вы ничего мне не сказали! Она жива?