Сергей Параджанов - [5]

Савченко берет с собой из Киева Сталинских лауреатов Корнейчука, Ванду Василевскую, Натана Рыбака, своих студентов и – в Тбилиси. Параджанова и тыквы вывезли в Киев. Мелик-Авакян вспоминает, что эпизод с тыквами получился незабываемым.

В экспедиции в Баку на съемках «Третьего удара» Параджанов вызвался оформить к Новому году ресторан. Начал он с того, что убедил поваров не разбивать яйца, а выдувать их содержимое из двух отверстий, а пустые скорлупки отдавать ему. Эти скорлупки Сергей нанизал на нитки, как бусы. Потом потребовал воздушной кукурузы и, нанизав и ее на нитки, перемешал с гирляндами из яичной скорлупы. Получился воздушный полупрозрачный занавес необыкновенной красоты. Затем выпросил у мацонщика (продавца мацони, кавказской разновидности кислого молока) молодого осленка и выкрасил его у себя в номере золотой краской. Нашел карлика, и в двенадцать часов в колыхающихся гирляндах воздушной кукурузы появился карлик на золотом осле, знаменуя собой появление Нового года. Все были в восторге. Кроме мацонщика, которому выдумщик вернул осла с несмытой золотой краской.

Я. Ривош, художник многих фильмов, великий знаток материальной культуры, автор книги «Время и вещи», рассказывал, как они с Параджановым зашли в комиссионный магазин. Посмотрев на стопки тарелок, которые были поставлены одна на другую и возвышались, как колонны, Сергей обратился к продавщице с просьбой: «Девушка, пожалуйста, из первой стопки дайте мне седьмую тарелку, а из второй – пятую». Продавщица послушно исполнила его просьбу. Обе тарелки оказались замечательные и продавались за гроши. Ривош попросил разрешения посмотреть все тарелки. Больше ни одной стоящей во всей партии не было!

Москва подарила верных и безукоризненных друзей. Среди них – С. Шахбазян, безупречно воспитанный, сдержанный и смиренный человек, как бывают смиренны воистину духовные люди. Он порой молча, саркастически наблюдал за эскападами друга, иногда выразительно по-восточному цокал языком. Это выражало и сожаление, и озабоченность, и любовь. Как-то он сказал: «Жалко, что ты из балета ушел. Был бы уже на пенсии…» В 1977 году в «письмах из зоны» Параджанов скажет о Шахбазяне: «Истинный армянин во всем – ив мудрости, и в характере, и в благородстве».

В парфюмерном отделе ЦУМа в 1950 году студент увидел продавщицу Нигяр Керимову, девушку-татарку необычайной красоты. По очереди он водил в ЦУМ всех своих друзей и показывал им свою пассию. Водил туда и Леву, мужа своей одноклассницы по балетным занятиям Фокиной, а ныне однокашницы по ВГИКу. Л. Кулиджанов подтвердил, что слух о красоте этой девушки был вполне оправдан. С Кулиджановыми Сергей сохранит дружбу, не забывая, что истина – дороже. Он посмотрит в 1971 году его экранизацию романа Ф. Достоевского и направит телеграмму: «Было наказанием смотреть твое “Преступление”».

Параджанов добился взаимности и женился. Светлана Щербатюк рассказывает о Керимовой: «Очень красивая женщина, этакая Наталья Гончарова: большущие глаза, правильные черты лица, прямой пробор, темные волосы». Молодые сняли комнату в Тайнинке. Шел 1951 год. Однажды Нигяр не пришла домой. На следующий день ее труп со множеством ножевых ран был обнаружен возле железнодорожного полотна. Параджанов появился в институте вскоре после похорон. Узнать его было невозможно – всегда оживленное лицо потемнело, глаза потухли, он был заторможенный, безразличный ко всему. Кулиджанова вспоминает, как стояла в вестибюле ВГИКа с приятельницей Лали, к ним подошли мужчина и женщина, моложавые, по виду супружеская пара. Женщина – красивая, статная, в белой вязаной шали, по-восточному переброшенной через плечо, мужчина – в хорошем кожаном пальто:

«Не знаете ли, как нам найти Сережу Параджанова?» Лали вызвалась найти его и скоро вернулась с ним.

Они тут же ушли. Через стеклянные двери девушки видели, как все трое удалялись в сторону северного входа ВДНХ.

«Это родители его жены», – сказала Лали.

После этого Сергей исчез. Говорили, что родители погибшей предупредили его об опасности: «Нигяр с детства была предназначена кому-то в жены, и там уже оказались задействованы деньги. Братья ее убили». Параджанов уехал в Тбилиси, где переживал боль и шок от утраты, потом переехал в Молдавию, где снял свой дипломный фильм о пастушке Андриеше.

После кончины Савченко творческим наставником художника становится Довженко. Параджанов поделится в 1960-х с киевскими писателями и коллегами по киностудии В. Земляком и А. Сизоненко:

«Каждый день в мастерской Довженко – праздник. Праздник свободных размышлений, представлений, импровизаций. И чем буйнее и неудержимее наши фантазии, тем вдохновеннее и жизнерадостней наш Мастер – оживляется, даже шутит, что редко тогда случалось с ним. Появлялся постоянно грустный-грустный. Как будто тосковал о чем-то. Только после его смерти узнали мы, отчего он так печалился, о чем тосковал. По Украине тосковал. Сюда не пускали его не только кремлевские правители, но и свои «братчики» – землячки. Боялись его славы мировой, а не местечковой и хуторянской. Опасались его авторитета, его выдающегося мышления. В его тени неизбежно стало бы ясно, что они пигмеи, графоманы. Вся их художественная несостоятельность высветилась бы, как и дутые авторитеты. Вот чего они боялись! Его переезд сюда, в Киев, в Украину, означал бы не клиническую, а творческую смерть многих из тех, кто сшибал жирные куски с государственных и партийных столов. Со столов, за которыми сидят президиумы, где распределяются посты, ордена и премии, выдаются фальшивые паспорта на бессмертие, сомнительное в своей сути. На то зловещее политбюро, где он убивал Довженко, Сталин пригласил не только беспартийного Александра Петровича, но и высокопартийных доносчиков из Союза писателей Украины. Именно в их присутствии он громил сценарий «Украина в огне» – вещь совершенно гениальную, не поддающуюся и не подлежащую никакой критике, кроме идеологической, да и то высосанной из пальца. Вы же знаете: в идеологии, как и в политике, все возможно! На том инквизиторском политбюро Довженко убили вместе с его сценарием. Почти похоронили моего любимого Мастера. Я сам видел собственными глазами, как он страдал! Некоторое время он еще преподавал во ВГИКе, пока его не выгнали и оттуда. Его просто убили! Убили и все! Есть у него эпизод – красноармейцы кричат: «Комиссар ранен! Комиссара ранили!» А комиссар поднимается: «Нет! Я не ранен – я убит, туды вашу мать!» – и падает замертво. Это Александр Петрович о себе, будущем, поставил этот эпизод, снял его на все времена, сколько кино будет существовать».