Сергей Есенин. Казнь после убийства - [94]

Вот и весь рассказ-исповедь моего случайного собеседника. Естественно, я ему не поверил, мало ли что взбредет в голову старому больному человеку по пьянке.

Прочитав в вашем журнале, что Есенин умер не своей смертью, что против этой привычной, со школы усвоенной официальной версии есть доказательные возражения и что в этой трагической истории замешан Яков Блюмкин, я вспомнил тот самый памятный для меня вечер в баньке и странное откровение моего случайного собеседника. Где-то глубоко в подсознании два десятка лет его рассказ как бы жил во мне, но в то же время для сознания, осмысления он был похоронен. Публикация в «ЧиП» е всколыхнула уснувшую память, и рассказ как бы проявился из забытья. Я начал свое собственное расследование. Обратился к местным жителям, чтобы они помогли мне найти этого человека, если он еще жив, или хотя бы узнать его фамилию. Надежда была: в первые годы строительства БАМа соответствующие органы информировали нас о контингенте населения поселка Ургал. Нам было известно, что 80 % населения сидело в лагерях, причем в поселке остались и те, кто когда-то сидел, и те, кто их охранял. Все они все друг о друге знают, но, наученные горьким опытом, ничего о пропитом не говорят. Это неудивительно: ведь многие сидели именно за длинный язык. И все-таки тайком друг от друга кое-кто из местных старожилов назвал фамилию этого человечка, видимо, не я один слышал эту историю. Это Леонтьев Николай Леонидович, примерно 1899–1901 года рождения, окончил Петербургский кадетский корпус, меньшевик, какое-то время состоял в охране Троцкого, правая рука Блюмкина, сотрудник ЧК, ГПУ, ОГПУ в Москве и Петрограде, позже состоял в штате разведки и контрразведки атамана Семенова, осужден за измену Родине и работу на иностранную разведку, мог сидеть в Магаданлаге, Хаблаге, АмурБамлаге и Бурлаге. Я обращался в местные органы ФСБ с просьбой поднять архивы и дать мне возможность прочитать личное дело Н.Л.Леонтьева. Мне отказали. Его давно уже нет в живых, и тайна ушла с ним в могилу.

Мне 52 года, не знаю, сколько мне еще осталось жить. Время сейчас такое — нет ни в чем уверенности. Вот я и решил рассказать то, что давно знал. В последнее время стал как-то мучиться этим своим знанием…

«Чудеса и приключения» (2000, № 6).

Запись В. Г. Титаренко.

Глава 19. Комментарий к 18-й главе

Московский популярный журнал «Чудеса и приключения» («ЧиП») не раз обращался к теме загадочной гибели Сергея Есенина. Печатались здесь и статьи, доказывающие факт убийства великого русского поэта. Одна из таких публикаций всколыхнула память майора запаса Виктора Титаренко, слышавшего более 20 лет назад жутковатое хмельное откровение старого и больного человека, который неожиданно признался:«.. вот этой самой рукой я лично застрелил Сергея Есенина!». И затем недавний «выпускник» ГУЛАГа рассказал душеледенящую историю, произошедшую в конце декабря 1925 года в печально известной гостинице «Англетер».

Исповедь показалась тогда офицеру бредом сумасшедшего — настолько она расходилась с хрестоматийными представлениями.

Наступили иные времена. Многое из тайного прошлого стало явным — вот и решился 52-летний Титаренко поведать о давно услышанном. Запись воспоминаний преступника получилась ошеломляющей.

Если бы в какой-либо другой стране появилась сенсация, раскрывающая тайну гибели национального любимца, средства массовой информации захлебнулись бы от комментариев и разрисовали бы злодея от пяток до макушки. Ничего подобного в наших палестинах не случилось. Как говаривал Надсон: «Кричи, буди, никто не отзовется. //Уныние, бессилие кругом». (- Исповедь негодяя поддается проверке, в том числе и I документальной.

Зверски оборвали жизнь замечательного лирика два нелюдя. Одного из них, чекиста-террориста Якова Григорьевича Блюмкина (1900–1929), международного разбойника, мастера «мокрых дел», давно подозревали в изуверстве. И вот — потрясающее подтверждение из первых рук. Правда, существуют мнения лиц, близких к профессиональным владельцам секретов, что в дни есенинской трагедии Блюмкина в СССР не было. Лукавят господа. За день до вынесения приговора троцкистскому холую он сам писал в «Краткой автобиографии»: «Год (1925–1926) я работал в Наркомторге, в это время он организовывал сеть осведомителей в создаваемом тогда профсоюзе совторгслужащих.

Блюмкин вращался в кругу московской литературной богемы, сам пописывал и публиковал плохонькие стишки. На раннем этапе знакомства Есенин видел в нем воплощение «безумства храбрых», дарил ему свои книжки (автографы известны). Позже между ними наступило резкое охлаждение, доходившее до чуть ли не смертельных конфликтов.

Мимоходом: Блюмкин был мастером подделки чужих почерков. Говорят, он «рисовал» для наивных эмигрантов письма попавшего на Лубянку и якобы раскаявшегося террориста Бориса Савинкова (читайте по этому поводу «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына). Вполне возможно, что «Яша» сфальсифицировал и «До свидания…». Таковы контуры пугающего портрета одного из «мокрушников».

Имя другого мерзавца возникает впервые. 27 декабря 1925 года, поздним воскресным вечером, выстрелом из нагана поэта уложил Николай Леонидович Леонтьев (находившийся рядом Блюмкин нанес рухнувшему Есенину сильнейший удар в лоб — вероятно, рукояткой пистолета). Теперь, спустя 80 лет после трагедии, можно окончательно и уверенно сказать: именно таковы последние мгновения жизни великого певца России. В одном из архивов сохранилась фотография (оригинал!) его мертвого лица (снимок с пометкой: «Не выдавать!») — она подтверждает действия убийц: над правым глазом заметно пулевое отверстие.