Сергей Бондарчук - [3]
Его очень любили, его обожали и, что самое главное, уважали. Он внушал уважение. И вот, представьте, эта салфетка с земным шаром, с облаками вовсе не помешала ему стать одним из самых тонких, трогательных, человечных режиссеров. Когда он снял «Судьбу человека», она вышла почти вместе с великой картиной «Летят журавли», все стали говорить: «Да, конечно, много хорошего сейчас снимается советского кино, но, оно все, конечно, не на уровне „Судьбы человека“». А «Судьба человека», между прочим, была его режиссерским дебютом!
Судьба человека
Судьба человека
Все сразу обалдели и поняли, что это какой-то невероятно высокий режиссерский уровень, планка поднята невероятно высоко. Человеческие чувства, человеческое сердце, человеческое сострадание, этот колоссальный космос — открыл и воплотил Бондарчук. Он сделал космос человеческой души — «Судьбу человека».
И потом началась эта невиданная, невероятная жизнь, огромный кусок жизни Сергея Федоровича. Это была такая жизнь, что трудно даже себе представить.
Никита Сергеевич Хрущев съездил в Америку и посмотрел там очень хорошую по-своему картину — американскую «Войну и мир» Толстого с замечательной Одри Хепберн. Очень хорошая картина! Он ее посмотрел и сказал: «Это не дело, что у американцев есть „Война и мир“, а у нас „Войны и мира“ нет. Она наша». И он, вернувшись из Америки, объявил: «Мы должны догнать и перегнать Америку по мясу, молоку и по фильму „Война и мир“». Он объявил всеобщий всероссийский напряг по съемкам кинокартины «Война и мир».
И за это взялся Сергей Федорович Бондарчук. Взялся не потому, что он был карьерист или человек, который хотел делать что-то такое, что остальные не могут. Это все ерунда. Салфетку помните? Там был нарисован земной шар и ползущие облака. Он вдруг понял, что это его картина. По его душевному масштабу, по его пониманию белого света и устройства жизни. И началась невероятная беспримерная история. Легенды тогда были невероятные. Говорили: «А чего вы хотите? На Бондарчука работают восемь или двенадцать заводов. Что делают заводы? Заводы льют пушки. Какие пушки? 1912 года. Пушки на лафетах льют. А остальные что делают? А остальные шьют формы. Какие формы? Французской армии, русской армии, генеральские формы. А шитье мундиров осуществляют золотошвейки». Меня тогда на «Мосфильме» еще не было. Но то, что я вижу на экране… Вот я, например, снял двадцать картин, но ни в одной из них у меня нет даже малой толики того, что было сделано в этой картине. Причем масштаб этого дела соразмерный масштабу души Сергея Федоровича, в этом весь номер. Соразмерный, а не выдуманный! Он, конечно, был невероятным. Как невероятными были и несчастья, которые сыпались на него на этой картине в таком изобилии.
Да, очень тяжела «соболья шуба» Бондарчука. Они сняли невероятной сложности, невероятного масштаба, невероятной организации сцену Аустерлица. И вся эта сцена оказалась в браке на пленке. Если бы я хотя бы пять кадров из Аустерлица снял и они бы оказались бракованными, я стал бы уже тогда таким же седым, как сегодня. А было забраковано все… И Сергей Федорович все переснимал заново, еще раз…
Все это было невероятно сложно. Это просто с ума сойти можно, даже если просто подумать о том, чтобы это заново сделать. Пожары… Сцены пожара Москвы. Брак… И Сергей Федорович снял все это второй раз. Они снимали все это с совершенно замечательным оператором Петрицким. И существует множество таких, очень правильных, очень хороших легенд русского кино о великой русской операторской школе: Москвин, Рерберг, Лебешев.
Как-то обошли, я до сих пор не понимаю почему, имя этого изумительного оператора Петрицкого.
А кроме того, что он изумительный оператор, он еще совершенно феноменальной мужественности и силы человек, который стоял за Сергеем Федоровичем и который делал все эти невероятной сложности дубли и трудности сцен. И при всем при этом Сергей Федорович оставался мастером тончайших психологических сцен, тонких нюансов, потому что он был так устроен. Он прекрасно понимал, что в нормальной человеческой жизни должны одновременно жить два космоса: космос мироздания и космос человеческой души.
И вся «Война и мир» — это великолепное и великое сочленение космоса мироздания и космоса человеческой души. Это, пожалуй, самая знаменитая русская картина в мире. Я уже не помню, существуют фантастические цифры на тему того, сколько людей на белом свете посмотрели «Войну и мир», сколько людей узнали, что, оказывается, русские — это вот такие, как Пьер, такие, как Наташа, которую блистательно играла Люся Савельева. Эта картина поколебала сознание мира по отношению к русским. Они вдруг поняли, что Россия — тоже космос.
Я когда-то, примерно двадцать лет назад, снимал про Сергея Федоровича и про Федю Бондарчука программу «Отец и сын». И в этой программе Сергей Федорович сказал удивительную по такой ясности и простоте вещь. Я стал говорить: «О, сколько вы натерпелись, сколько вы пережили на съемках „Войны и мира“». А он говорит: «Да, съемки трудные были…
А знаете, что такое выбор натуры по „Войне и миру“? Ты знаешь, сколько России я вот этими ногами исходил?»
