Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей - [16]

А. Ахматова – С. фон Штейну

2 февраля 1907 г., Киев

Милый Сергей Владимирович… я решила сообщить Вам о событии, которое должно коренным образом изменить мою жизнь… Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба быть его женой. Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю. Помните у В. Брюсова:

Сораспятая на муку,

Враг мой давний и сестра,

Дай мне руку! дай мне руку!

Меч взнесен. Спеши. Пора.

И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог…

Не говорите никому о нашем браке. Мы еще не решили, ни где, ни когда он произойдет. Это – тайна, я даже Вале ничего не написала.

Ваша Аня.

P.S. …Не издает ли А. Блок новые стихотворения – моя кузина его большая поклонница.

Нет ли у Вас чего-нибудь нового Н.С. Гумилева? Я совсем не знаю, что и как он теперь пишет, а спрашивать не хочу.

А. Ахматова – С. фон Штейну

<февраль 1907>, Киев

Мой дорогой Сергей Владимирович, я еще не получила ответа на мое письмо и уже снова пишу. Мой Коля собирается, кажется, приехать ко мне – я так безумно счастлива. Он пишет мне непонятные слова, и я хожу с письмом к знакомым и спрашиваю объяснение. Всякий раз, как приходит письмо из Парижа, его прячут от меня и передают с великими предосторожностями. Затем бывает нервный припадок, холодные компрессы и общее недомогание. Это от страстности моего характера, не иначе. Он так любит меня, что даже страшно. Как Вы думаете, что скажет папа, когда узнает о моем решении? Если он будет против моего брака, я убегу и тайно обвенчаюсь с Nicolas…

Скорее бы кончить гимназию и поехать к маме. Здесь душно!..

Целую Вас, мой дорогой друг.

Аня.

В журнал «Сириус», который издает Гумилев, Анна отдает свое стихотворение.

На руке его много блестящих колец —

Покоренных им девичьих нежных сердец.

Там ликует алмаз, и мечтает опал,

И красивый рубин так причудливо ал.

Но на бледной руке нет кольца моего,

Никому, никогда не отдам я его.

Мне сковал его месяца луч золотой

И, во сне надевая, шепнул мне с мольбой:

«Сохрани этот дар, будь мечтою горда!»

Я кольца не отдам никому, никогда.

Так в иносказательной форме Анна говорит о своей неприступности, что ни кольца, ни сердца она никому не отдаст… Это стихотворение – ее первая официальная публикация.

Весной 1907-го Гумилев ненадолго, проездом из Парижа в Царское Село, заезжал в Киев. Несмотря на то, что Анна ждала Николая, твердого обещания она ему не дала. Для того чтобы окончательно выяснить отношения, Гумилев приезжает осенью в Крым, но получает отказ.

Царица иль, может быть, только печальный ребенок, —

Она наклонилась над сонно-вздыхающим морем,

И стан ее стройный и гибкий казался так тонок,

Он тайно стремился навстречу серебряным зорям.

Сбегающий сумрак. Какая-то крикнула птица,

И вот перед ней замелькали во влаге дельфины,

Чтоб плыть к бирюзовым владеньям влюбленного принца,

Они предлагали свои глянцевитые спины.

Но голос хрустальный казался особенно звонок,

Когда он упрямо сказал роковое «не надо»…

Царица иль, может быть, только капризный ребенок,

Усталый ребенок с бессильною мукою взгляда.

Этого уже Гумилев перенести не мог. Cуществует версия (впрочем, подкрепленная словами Ахматовой), что в одну из ссор она призналась Гумилеву в том, что у нее был другой мужчина. Несмотря на откровения поэта, можно все-таки усомниться в данном факте. Но в его поэзии действительно появляется мотив поруганной девы, коварной соблазнительницы, холодной и бесчувственной к чужим страданиям.

Гумилев лечил любовные раны старым и испытанным способом. Он уехал от предмета своих воздыханий как можно дальше. На этот раз он рванул не в Париж, а в Египет, и это было его первым африканским путешествием (всего у него их будет пять). Отзвук тех страданий и страстей отчетливо слышен в стихотворении «Эзбекие».

Я женщиною был тогда измучен,

И ни соленый, свежий ветер моря,

Ни грохот экзотических базаров,

Ничто меня утешить не могло.

О смерти я тогда молился Богу

И сам ее приблизить был готов.

Лидии Чуковской, своей близкой подруге, Ахматова, вспоминая молодость, говорила: «Был такой период творчества и жизни Гумилева, когда все его стихи – обо мне, когда всё в его жизни имело истоком – меня. Путешественником он стал, чтобы излечиться от любви ко мне, и Дон Жуаном – тоже. Брак наш был концом отношений, а не началом их и не разгаром. Этого никто не знал. Нас надо было смотреть в девятьсот пятом – девятьсот девятом годах. Тогда Николай Степаныч закладывал вещи под большие проценты, чтобы приехать и увидеть мой надменный профиль какие-нибудь пятнадцать минут».

И когда друг друга проклинали

В страсти, раскаленной добела,

Оба мы еще не понимали,

Как земля для двух людей мала,

И, что память яростная мучит,

Пытка сильных – огненный недуг! —

И в ночи бездонной сердце учит

Спрашивать: о, где ушедший друг?

А когда, сквозь волны фимиама,

Хор гремит, ликуя и грозя,

Смотрят в душу строго и упрямо

Те же неизбежные глаза.

Когда Гумилев вернулся в Париж, то возобновил переписку с Анной. Она же находилась в сильном душевном смятении. Ее влюбленность во Владимира Голенищева-Кутузова не проходила, но очевидно, что и влюбленность Гумилева ей льстила и терять его не хотелось. Со стороны она производит впечатление человека, ушедшего в себя. Ее подруга гимназистка Валя Беер писала в своих воспоминаниях об одном моменте киевской весны, когда она оказалась около храма Св. Софии.