Серебряный остров - [49]

Тогда Санька не обратил на это внимания, у девчонок только и разговоров, что про любовь. Но теперь вспомнил. То, что Валюха изменилась, не так тревожило, как смущало. Приходилось заново привыкать к ней, к ее новым причудам. Например, рассказываешь ей что-нибудь, она слушает, кивает, вроде бы все понимает, а спросишь — не было ее здесь, а где была — неизвестно. Вот и сейчас стоит рядом, бочка полнешенька, а Валюха не видит, улыбается чему-то своему, далекому.

— Готово, Валюха, поехали!

— А? Что? — встрепенулась она. — Уже?

Будто вернулась откуда-то. Он, конечно, сознавал, что рано или поздно это должно случиться: вместо бесшабашной девчонки с торчащими косичками предстанет перед ним взрослая девушка. Но предстала почему-то не та, которую он ждал, не активистка со строгим взглядом, а вот такая: яркое платьице, сапожки на каблуках, модная копна на голове. Правда, что-то подобное он и в себе замечал, и в Цырене: ни с того ни с сего проступят вдруг на мальчишеском лице взрослые черты, взрослые заботы. «Пер-р-реход-ный возр-р-раст, бр-р-ратцы!» — говорил по этому поводу Кешка. Но с Валюхой происходило что-то иное…

Санька вздохнул. Конечно, Валюха права, характер у него незавидный. Мать обычно ворчит, если в магазине ему что-нибудь не то подсунут или кто-то свою хлопотную работу на него перевалит: «Ох, святая простота! Куда ж твои глаза глядели? И что из тебя дальше выйдет?» А то и выйдет, станет Санька охотником. В тайге, среди зверья, такой характер в самый раз. Это к людям подход требуется, кому можно верить, а кому и нельзя. Но вообще-то характер как характер. Как у старика Байкала — ровный, спокойный, в себе уверенный. И весь как на ладони перед людьми.

От раздумья Саньку оторвал громкий Валюхин смех.

— Гляди, Снегирь шлепнулся! Сани рванули, Петька с копыт долой. Уж дядя, усы пробиваются, а все игрушки на уме.

Ресницы у нее вздрагивали от смеха.

Вот и у Валюхи характер… байкальский. Хотя и совсем другой противоположный. Глаза ласковые, приманчивые, а что там в глубине — поди разбери. Может, одни зеленые водоросли. Байкал тоже приветливый на вид, волны к берегу так и ластятся, а доверься ему — как вдарит горная!

Вспомнив горную, он тут же вспомнил Цырена. Получается, и у Цырена характер как у Байкала — неустойчивый, порывистый. На поверхности барашки, предвестники готового вот-вот завязаться шторма, а под ними непременно какая-нибудь тайна секрета. Кроме того, Байкал хитер и коварен. А Цырен? О чем он Валюхе в зимовье пел? Однако от этой назойливой мысли Санька отмахнулся, как от зудящего над ухом комара. Вот так штука: три совсем разных человека, а характер у всех байкальский! Но и у Байкала семь ветров, каждый свой собственный характер имеет. Сложные все-таки существа — люди…

Валюха трясла его за плечо:

— Ну, размечтался! Весь интернат без обеда оставим.

— Валюха, — неожиданно для себя спросил Санька, хотя решил никогда больше Не спрашивать об этом. — Ты мне так и не ответила в прошлый раз… Цырен-то… Как он к этому делу отнесся?

— Между прочим, я ответила. Забыл, что ли? Нормально отнесся. Согласился. И мы уже сделали кое-что. Вместе. Понял?

Саньке показалось, она с каким-то особенным значением произнесла эти слова, безжалостно вкладывая в каждое второй, тайный смысл. «Мы уже сделали кое-что — значит мы недавно узнали друг друга как следует, но уже сдружились, потому что Цырен — настоящий парень, не то что некоторые… «Вместе» — нам хорошо вместе, и я рада, что тоже нравлюсь ему… «Понял?» — и, пожалуйста, отстань со своими дурацкими расспросами, неужели еще непонятно?..»

— Я совсем не то хотел узнать. Как у него настроение? Сердится на нас?

— На нас! На нас не сердится. На тебя, может быть. Вот и спроси, если интересно.

— Что-то ты, Валюха, вокруг да около вертишься. А поконкретнее не можешь? Как он все-таки к этому отнесся?

Она подала ему веревку от саней.

— Спроси что-нибудь полегче. Поехали! — И добавила, подталкивая тяжелую бочку: — Я сама еще не разобралась…

Где уж ему понять что-то, если даже она не разобралась! В одном Санька был уверен: обвинять некого. Если кто-то и виноват, то лишь он сам. Постарался на свою голову!

Перед Новым годом они с Рудиком договорились привлечь Цырена к музейным делам, но не прямо — прямо Цырен не согласился бы, — а с маленькой хитростью. Поручение должно было исходить от комсомольского бюро, поговорить с Цыреном попросили Валюху. Она тут же сочинила целую тайную операцию, как она разыграет Цырена на елке, как он будет носиться по Ключам за спрятанными в разных местах записками и в конце концов явится в зимовье, где его встретит Валюха. А заинтригованный уже не сможет отказать.

Саньке Валюхин план показался очень уж сложным. Ради чего, собственно, затевать такую длинную игру? Но Валюха заявила, что иначе Цырен с ней и разговаривать не захочет, и Санька, доверчивая душа, согласился. И Рудик согласился, ему-то что! Теперь же день ото дня становилось яснее: не так все просто, не из-за музейного поручения затеяла Валюха «тайную операцию». Скорее наоборот! И вот что из этого вышло.

— Чего скис? — сердито спросила Валюха, когда въехали во двор интерната. — За Цырена переживаешь? А ты за него не переживай, он в твоем сочувствии не нуждается. Не такой уж он одинокий и оторванный от коллектива, как мы думали. И знаешь, что он рассказал? Слово?