Серебряный медведь - [67]

– Да вот, подумываю… – сказал он вслух.

– О чем же, любезный господин граф? – Барон обмакнул усы в вино.

– Слишком многим я нужен. Кулака послал генерал дель Овилл. Скорее всего. Вот и подумываю, не поторговаться ли…

– Да? – промурлыкал гость. – Можно сказать, забавно. Но я бы не советовал, любезный господин граф.

– Почему же, господин барон? Я на своей земле, в своем замке. Моя дружина верна…

Неуловимым движением Фальм выбросил руку вперед. Лишь на мгновение его пальцы коснулись плеча ландграфа и тут же отдернулись. Вильяф запоздало отшатнулся, уставился на сюрко, словно ожидая увидеть прореху – уж очень рывок барона напомнил повадки кота. Особенно как он поднес сжатые в кулак пальцы к усам, подышал на ногти.

– Муха, – невинно пояснил он, раскрывая ладонь над столом.

Медренский сглотнул пересохшим горлом. Кивнул.

– Понимаете, любезный господин граф, – как ни в чем не бывало продолжал барон, – сасандрийский генерал далеко. Дружина, вроде бы, и близко, но я ближе… Так что нам лучше дружить… – Щелчком он отправил дохлую муху на пол. – У вас чудесное вино, любезный господин граф. Не прикажете ли принести еще кувшинчик? А там мы обсудим судьбу ваших пленников.

Граф Вильяф откашлялся, залпом допил вино. Отер губы рукавом:

– Конечно, господин барон. С радостью.

Он хлопнул в ладоши, вызывая слугу. Взгляд на миг задержался на полосатой шкуре дикого кота, прибитой к стене правее камина. Семейная легенда гласила, что зверюга был людоедом и убил полтора десятка крестьян. А потом прапрапрадеда ландграфа Вильяфа. Не помогли ни сила, ни опыт охотника, ни заговоренная рогатина. Но через три дня кот вернулся к месту убийства и сожрал отравленную приманку. С тех пор на щите Медрена появился девиз: «Сила – ничто, мудрость – все».

Пугайте-пугайте, господин барон. Мы еще поглядим – кто кого.

Совет, устроенный лейтенантами наемников под старой липой, оказался скоротечным.

Хмурые мужчины молча внимали горячей, но короткой речи, произнесенной Пустельгой. Морщили лбы, кивали, ухмылялись в усы и в отросшие за время похода бороды, стукали себя по коленям. А когда воительница предложила выбор: или – или, вытаскивать Кулака или бросить его на произвол судьбы, все одновременно загудели. Сдержанно и басовито, как разворошенное гнездо шмелей.

– Оно понятно… энтого… молодежь жить хочет, – откашлявшись, сказал Почечуй. – Оно… энтого… понятно. Как же иначе? А я – старый. Свое… энтого… пожил. И я думаю… энтого… товарищей бросать нехорошо. Оно… энтого… не по-товарищески. О!

– Ну, ты, дед, закрутил! – искренне восхитился Тедальо.

– Ты свои «того-энтого» оставь, – угрюмо бросил Бучило, захватывая свою бороду в пятерню. – Ты, значит, Кулаку с Мудрецом товарищ, а мы все погулять вышли? Так?

– Я… энтого… – заскрипел коморник.

– Ты, старый, херню городишь, – высказал, похоже, мнение большинства Брызг. – Мы все за Кулака в огонь и в воду полезем.

– Потому как он нас тоже не бросил бы! – горячо воскликнул Тычок.

– Ну… – красноречиво подтвердил Легман. – Точно… Ну…

– И Кулак, и Мудрец, и Малыш, – добавил Тедальо. – Малыш-то хоть и новичок, а парень хоть куда!

– И один раз наши задницы собой уже прикрыл, – взмахнул рукой Карасик.

А Белый молча подкинул на ладони короткий нож с широким лезвием и не глядя метнул через плечо. Клинок вонзился в ствол липы и задрожал, наполняя воздух тихим гудением.

– Так что ты, «того-энтого», гляди у меня! – прищурился Бучило, наклоняясь к Почечую. – А то беда может статься.

– Так я ж… энтого… – развел руками старый наемник. – Я ж подначивал вас… энтого… ребята!

– Знаю я твои подначки! – окрысился каматиец. – Всегда выкрутишь так, что один ты прав, а остальные… – Он запнулся, подыскивая нужное слово.

– В дерьме! – прогудел Бучило.

– Во! Точно! В дерьме по уши. А он на белом коне!

– Да когда… энтого… я? – возмутился Почечуй, но Пустельга резким окриком оборвала их свару:

– А ну, тихо! Разошлись, как дети малые! – Воительница обвела взглядом раскрасневшихся, взъерошенных спорщиков. – Вы еще подеритесь!

– Горячие барнцы! – коротко дополнил Мелкий, и все покатились со смеху. Медлительность и неспешная рассудительность уроженцев Северного Барна давно вошла в поговорки и байки по всей Сасандре.

– Значит, все за то, чтобы товарищей выручать? – продолжала женщина.

– Само собой… энтого… То есть наши – все… энтого…

Пустельга прислушалась к далекой раскатистой дроби красноголового дятла. Покивала каким-то невзначай пришедшим в голову мыслям. Сказала:

– Но ведь в банде есть и не совсем свои. Так ведь?

Тут Антоло почувствовал на себе полтора десятка пристальных взглядов. Просто заинтересованных, откровенно любопытных, презрительных, выжидающих.

– Я остаюсь, – брякнул парень, словно в омут вниз головой бросился.

– Молодец, студент! Наш человек! – обрадованно воскликнул Тедальо. Он вообще довольно благожелательно относился в табальцу. Говорил, что человека, осилившего столько наук в университете, нужно уважать и не давать в обиду. Безграмотных ослов много, даже таких, что мечом орудуют лучше, чем столяр стамеской, а вот ученых по пальцам пересчитать можно.

– Смотри, драться придется, – склонила голову к плечу Пустельга.