Серебряный конь - [12]

Таура все это отлично видал, и к тому времени, как Дротик вылез из ручья, вытряс снег из глаз и ушей и осторожно попробовал переступить с ноги на ногу, Таура уже вставал на дыбы и ржал на высоком камне на следующем кряже.

Если бы у Дротика хватило ума, он бы не обратил на это внимания, но он впал в бешенство при виде прекрасного светлого жеребенка, плясавшего там, наверху, на задних ногах.

На глазах у наблюдавших жеребят Дротик пустился за ним вдогонку, при этом фыркал и ржал, брыкался и рыл копытом снег.

Таура дождался, пока каштановый жеребенок не оказался в трех шагах от него с другой стороны скалы, и тогда встал на дыбы, проделал пируэт, радостно взвизгнул, а затем спрыгнул с крутого склона на мягкий снег и потом, фыркая и взбрыкивая, помчался вниз.

Бел Бел и Мирри стояли внизу.

— Хватит, сынок. Ты сам наживаешь себе врага, — пожурила его Бел Бел, но на самом-то деле она наблюдала проделки Тауры с удовольствием, и в глазах ее светилась гордость. Ее жеребенок выглядел таким красивым, когда стоял там на задних ногах на покрытой снегом скале, что сердце радовалось. Сейчас, зимой, его густая зимняя шерсть казалась почти белой, а грива и хвост отливали на солнце серебром.

— Ну давай, — обратилась она к сыну, — спустимся немного ниже, посмотрим — не найдется ли чего-нибудь съедобного.

Мирри подозвала Урагана, и все четверо двинулись вперед по долине, а потом зашли в высокий лес, где Ураган и Таура наблюдали начало снегопада. Здесь Таура вдруг застыл на месте и с фырканьем стал принюхиваться к земле. Прямо у него перед носом на снегу виднелись свежие следы, маленькие, будто от босых детских ног. Жеребятам они были незнакомы. Там, где снег был особенно мягким и глубоким, между следами ног тянулся желобок.

Бел Бел с Мирри ничего не сказали, когда жеребята пошли по следу, опуская морды книзу. Неожиданно Таура, шедший первым, остановился и буквально присел на задние ноги от испуга. В ярде-двух впереди виднелась круглая пушистая спина вомбата, который рылся в снегу в поисках пищи. Вомбат не обратил на жеребенка никакого внимания и продолжал раскапывать снег и грязь своим носиком. Бел Бел с Мирри молча наблюдали эту сцену, носы у них слегка подергивались.

Таура встал и вытянул шею, желая обнюхать густой мех зверька. Вомбат с неожиданной быстротой повернулся, маленькие глазки его злобно сверкнули. Таура опять чуть не сел на задние ноги, а вомбат заковылял дальше, от его толстого круглого живота в снегу тянулся желоб.

Лошади не спеша потрусили вниз, обкусывая по пути прутья и кусты. Наконец, дойдя до места, где снега было меньше, они свернули с отрога к северному склону. Там, насколько знала Бел Бел, должны были торчать пучки снежной травы.

Вечером, когда они остановились на ночевку у прозрачного звонкого ручья, Бел Бел понюхала воздух и взглянула на небо.

— Ночью будет мороз, — сказала она, — а потом опять ясный день. Но чую я, что снегу выпадет много и нам придется подыскать другое место для зимовки — где-нибудь пониже Каскадов.

— А ближайшая низина с хорошей травой принадлежит Бролге, — продолжила Мирри.

Ураган и Таура навострили уши.

В поисках травы

Сильные морозы одели льдом ручьи, а небольшие лужи промерзли почти до дна. За морозными ночами следовали чудесные яркие дни, и если некоторые взрослые лошади, знающие приметы, волновались в ожидании предстоящей суровой зимы, то жеребята резвились и устраивали драки — не всерьез, но с каким-то неудержимым буйством. Из-за резкого мороза и яркого солнца, как говорила Мирри, в них словно бес вселился.

И вот однажды, после особенно жестокого ночного мороза, перед рассветом появились тучи, и с севера задул ледяной завывающий ветер. И когда в долину стал наползать серый рассвет, вместе с ветром пронеслась к югу, пронзительно крича, стая черных какаду.

— Хм, — сказала Бел Бел Громобою, — не нравится мне это.

Тот как будто и не слыхал ее слов, но когда стало светать, он принялся щипать траву, продвигаясь постепенно в направлении главной долины, а потом весь день непрерывно двигался на юго-восток, не спеша и не оглядываясь назад.

Тучи сгущались, темнели, ветер становился все злее. В этот день лед так и не таял.

— Нам не попадались другие лошади, — услышал Таура, как мать прошептала Мирри. — Должно быть, Бролга уже отправился на свои нижние пастбища.

Эту ночь они провели в незнакомой долине, ночью их вместе с ветром начал стегать снег.

Табун всю ночь ходил кругами между деревьями, лошади били копытами и тихонько ржали. Время от времени кто-нибудь из жеребят валился на твердую холодную землю и засыпал, но тревога, охватившая весь табун, даже молодым мешала спать крепким сном.

Таура сам не понимал, откуда взялось такое возбуждение и одновременно страх. Он не осознавал, что тревога, которую испытывала мать со времени сильного снегопада, передалась и ему и что непонятно откуда взявшееся ощущение, постепенно возникшее у всех взрослых лошадей, — что их ждет суровая зима, сделало всех нервными, им хотелось куда-то мчаться галопом, лягаться или кусаться. Таура знал одно — вой вьюги и жгучий холод хлещущего снега словно заставляли его куда-то скакать, прямо сейчас, в кромешной темноте, а потом вспрыгнуть на скалу, встать на задние ноги и громко заржать прямо в небо. Он так и представлял себе это исступленное ржание, и от одной мысли обо всем этом по спине у него пробегала дрожь.