Серебряные слитки - [55]

Она вырвалась. Она дрожала от холода в саду. Все лицо у нее было холодное, а ресницы влажные от слез. Я поцеловал ее, и тем не менее, все равно не понял, каково это. Я знаю мужчин, которые скажут вам, что с женщинами следует общаться грубо, потому что так хотят женщины. Эти мужчины глупцы. Елена Юстина заметно смутилась. Если быть полностью честным, то я и тоже был смущен.

Елена могла бы справиться с ситуацией, но я не дал ей времени — я резко развернулся и ушел.

* * *

Я вернулся. За кого вы меня принимаете? Прошел по темному коридору украдкой как слуга с посланием, которое он забыл передать раньше. Я постучал ей в дверь особым стуком — три раза подряд, быстро, костяшками пальцев. Мы никогда об этом не договаривались специально, так получилось само собой. Обычно она сразу же подходила к двери и впускала меня.

Я снова постучал. Я попробовал дверь, зная, что она не поддастся (я сам показывал Елене, как запирать дверь на палку, если останавливаемся в гостинице). Я прижался лбом к дереву и тихо произнес ее полное имя. Она не желала отвечать.

К этому времени я понял, что она предполагала, будто мы наконец достигли некоторого понимания. Она предложила мне перемирие, а я по глупости этого даже не понял, тем более не принял. Елена Юстина была настолько щедра, насколько я глуп. Мне хотелось бы получить возможность сказать ей, что я сожалею. Она не желала или не могла предоставить мне эту возможность.

Прошло какое-то время, ждать здесь больше было нельзя, или я мог бы подмочить ее репутацию. Елена Юстина наняла меня именно затем, чтобы избавлять ее от этого. Единственное, что я мог для нее сделать, — это уйти.

Глава 37

Утром я оделся, упаковал вещи, затем, проходя мимо двери госпожи, громко в нее постучал. Она показалась, только когда я уже сидел на ступенях перед гостиницей и намазывал сапоги гусиным жиром, и остановилась за моей спиной. Я медленно завязал обувь, чтобы не поднимать голову. Мне никогда в жизни не было так стыдно.

— Для нас обоих будет лучше, если мы сейчас расторгнем наш контракт, — сказала Елена Юстина по-деловому.

— Госпожа, я закончу то, что начал.

— Я не стану тебе платить, — сказала она.

— Считай, что ты расторгла контракт! — заорал я.

* * *

Я не мог себе позволить ее бросить. Я схватил ее багаж, независимо от того, нравилось ей это или нет, и широкими шагами пошел вперед. Моряк вполне вежливо помог ей подняться на борт, насчет меня никто не побеспокоился. Елена отправилась на нос судна и стояла там в одиночестве. Я расположился на палубе, поставив ноги на ее багаж. Ее тошнило. Меня нет. Я подошел к ней.

— Я могу помочь?

— Уйди прочь.

Я ушел. Казалось, это помогло.

* * *

На всем пути из Галлии в Италию мы не перекинулись ни словом. В Остии, в утренней суматохе, она стояла рядом со мной, пока мы ждали разрешения сойти на берег. Мы не разговаривали. Я позволил другим пассажирам пару раз ее толкнуть, затем поставил Елену впереди себя, и пихать стали меня. Она смотрела прямо вперед. И я тоже.

Я первым сошел со сходней и нашел паланкин. Елена проскользнула мимо меня и забралась в него одна. Я бросил свой багаж на противоположное сиденье, затем отправился в другом паланкине, который несли следом.

В Рим мы заходили во второй половине дня, ближе к вечеру. Весна вступила в свои права, на дорогах усиливалось движение. Мы остановились у Остийских ворот из-за затора, поэтому я заплатил мальчишке, чтобы бежал вперед и предупредил ее семью о нашем приближении. Я сам пошел вперед, чтобы посмотреть, что случилось у ворот и почему образовался такой затор. Когда я проходил мимо паланкина Елены Юстины, она высунула голову. Я остановился.

Я оглядывал дорогу.

— Ты видишь, в чем дело? — спросила она тихо спустя мгновение.

Я поставил локоть на окно ее паланкина. Так было легче общаться.

— Повозки с поставками, — ответил я, все еще глядя вперед. Ждут вечернего звона, чтобы заехать в город. Похоже, перевернулся фургон с бочками вина, и дорога стала липкой.

Я повернул голову и посмотрел прямо в глаза Елене.

— Да еще какой-то шум и суматоха из-за солдат со знаменами. Какой-то могущественный тип с соответствующим сопровождением торжественно въезжает в город…

Она не отводила взгляда. Я никогда не умел мириться. Я чувствовал, как у меня на шее напряглись жилы.

— Дидий Фалько, ты знаешь, что мой отец и дядя Гай заключили пари? — спросила Елена с легкой улыбкой. — Дядя Гай считал, что я уволю тебя в припадке гнева. Отец считал, что ты первым откажешься иметь со мной дело.

— Два негодяя, — заметил я.

— Мы можем доказать, что они неправы, Фалько.

Я скорчил гримасу.

— Они потеряют деньги.

Елена подумала, что я именно это имею в виду. Она резко отвернулась.

У меня сильно заныл низ живота. Я диагностировал это, как чувство вины. Я дотронулся до ее щеки одним пальцем, словно это была Марция, моя маленькая племянница. Елена закрыла глаза, предположительно от того, что ей было неприятно. Движение возобновилось.

— Я не хочу домой! — прошептала Елена печально.

Мне стало ее жаль.

Я понял, что она чувствует. Она покинула отчий дом невестой, выросла женой, сама вела хозяйство, и вероятно, делала это хорошо. Теперь у нее не было места. Она не хотела снова выходить замуж. Мне об этом сказал ее брат в Германии. Она должна вернуться к отцу. Рим не позволял женщинам жить по-другому. Елена попадет в капкан бесполезной жизни девушки, жизни, которую она уже переросла. Посещение Британии было побегом от действительности, но длился он не так долго. Теперь она вернулась.