Серебряное зеркало и другие таинственные истории - [26]

— Что ж, — произнес я, — если я увижу что-нибудь сегодня ночью, это будет надежное свидетельство. Я сужу о таких вещах непредвзято.

— Это ваш собственный выбор, — снова сказал человек с высохшей рукой.

Я услышал стук палки и шаркающие шаги по каменным плитам в проходе снаружи. Дверь заскрипела на петлях, впуская второго старика — еще более согбенного, морщинистого и дряхлого, чем первый. Он опирался на костыль, его глаза были защищены от света козырьком, бледно-розовая нижняя губа отвисла, обнажая гнилые желтые зубы. Он сразу же направился к стоящему по другую сторону стола креслу, тяжело уселся и начал кашлять. Человек с высохшей рукой бросил на вошедшего быстрый взгляд с явным выражением неприязни; старуха не обратила внимания на его приход, она по-прежнему глядела в огонь.

— Я сказал: это ваш собственный выбор, — повторил человек с высохшей рукой, когда кашель на время умолк.

— Это мой собственный выбор, — подтвердил я.

Человек с козырьком над глазами впервые обнаружил мое присутствие и на мгновение откинул голову назад и вбок, чтобы посмотреть на меня. В этот миг я увидел его глаза, маленькие, зоркие и воспаленные. Потом он снова закашлялся, брызгая слюной.

— Почему вы не пьете? — спросил первый старик, придвигая к нему пиво. Тот налил стакан трясущейся рукой, расплескав половину на дощатый стол. Его чудовищная тень, сгорбившись на стене, передразнивала его движения, пока он наливал и пил. Надо признаться, я был недостаточно подготовлен для встречи с этими гротескными обитателями дома. Есть что-то жестокое в старости, что-то унизительно атавистическое. Кажется, будто день за днем, мало-помалу, стариков оставляют все человеческие чувства. Эти трое нагоняли на меня тоску — с их унылым молчанием, нелепыми повадками, их очевидной враждебностью ко мне и друг к другу.

Я сказал:

— Если вы покажете мне эту вашу «комнату с привидением», я там и устроюсь на ночь.

Кашляющий старик вскинул голову так внезапно, что это меня поразило, и вновь его красные глаза остро глянули на меня из-под козырька; но никто не ответил. С минуту я ждал, переводя взгляд с одного из них на другого.

— Если вы покажете мне комнату, — произнес я немного громче, — я избавлю вас от труда занимать меня беседой.

— На полке за дверью есть свеча, — сказал человек с высохшей рукой, обращаясь ко мне и глядя мне под ноги. — Но если вы пойдете в красную комнату сегодня ночью…

— В эту ночь всех ночей! — сказала старуха.

— …вы пойдете туда один.

— Очень хорошо, — ответил я. — И какой дорогой мне идти?

— Идите по переходу, — сказал старик, — пока не упретесь в дверь. За ней винтовая лестница. На середине подъема, на площадке, есть другая дверь, обитая сукном. Войдёте в нее и ступайте по длинному коридору, до самого конца. Ступеньки слева ведут в красную комнату.

— Я правильно понял? — спросил я и повторил его указания. Он поправил меня в одной детали.

— И вы в самом деле идете туда? — сказал человек с козырьком над глазами, в третий раз повернувшись ко мне с тем же странным, неестественным наклоном головы.

— В эту ночь всех ночей! — добавила старуха.

— Я затем и приехал, — ответил я и направился к двери.

Пока я шел через комнату, второй старик поднялся и обогнул стол, чтобы сесть ближе к другим и к огню. На пороге я оглянулся: все они жались друг к другу, темные силуэты на фоне горящего очага, и вполоборота смотрели на меня с отрешенным выражением на древних лицах.

— Доброй ночи, — сказал я, отворяя дверь.

— Это ваш собственный выбор, — сказал человек с высохшей рукой.

Я не закрывал двери, пока свечной фитиль не разгорелся как следует. Потом я притворил ее и спустился в гулкий холодный переход. Должен признать, что трое чудаковатых старцев, на попечении которых госпожа оставила замок, и причудливая старомодная обстановка в покоях домоправительницы, где они собрались, немного выбили меня из колеи, как я ни старался сохранять спокойствие.

Эти люди словно принадлежали другому веку — более древним временам, когда понятия о духовном мире отличались от наших, менее конкретных, гадания и колдовство были в порядке вещей и никто не сомневался в реальности видений. Само существование этих людей было призрачным. Даже покрой их одежды следовал модам, создатели которых давно умерли. Безделушки и мебель в их комнате были призрачны — изобретения навсегда исчезнувших людей, которые все еще незримо обитали, но не жили в сегодняшнем мире… Усилием воли я отогнал эти мысли. Длинный продуваемый насквозь переход был холодным и пыльным, моя свеча вспыхивала, заставляя тени дрожать и сжиматься. Эхо разносилось вверх и вниз по винтовой лестнице; тень сперва росла позади меня, а потом взбежала передо мной в темноту наверху. Я поднялся на площадку и помедлил, прислушиваясь: мне почудился шорох. Полная тишина успокоила меня, я толкнул обитую сукном дверь и через миг уже стоял в коридоре.

Впечатление оказалось сильнее, чем я ожидал: луна, сияющая в большом окне парадной лестницы, ярко высвечивала предметы, а тени были глубоки и черны. Все вещи стояли на своих местах, точно владельцы покинули дом вчера, а не восемнадцать месяцев назад. В подсвечниках остались свечи; пыль покрывала ковры и паркет таким ровным тонким слоем, что при луне ее не было заметно. Я шагнул вперед — и застыл. Выступ стены сразу за площадкой скрывал от меня бронзовую скульптурную группу, но тень ее с поразительной отчетливостью выделялась на белой деревянной панели. Казалось, кто-то, пригнувшись, подстерегает меня. С полминуты я стоял неподвижно; потом, опустив руку в карман и сжимая револьвер, осторожно пошел дальше… и обнаружил Ганимеда и орла, блестящего в лунном свете. Этот забавный случай на время вернул мне самообладание, и фарфоровый китаец на столике стиля «буль»,