Серебряная ведьма - [15]

Он распахнул камзол и сорочку, обнажив свою мускулистую грудь, покрытую густыми черными волосами, мокрыми от дождя.

Она попятилась, ударившись спиной о ствол дерева. Огромный вяз преградил ей путь к отступлению. Она подняла нож, крепко зажав его в руке:

– Не подходи, Аристид! Я не шучу!

Симон преодолел расстояние между ними одним большим шагом и подошел так близко, что острие ножа оказалось у его сердца. Он поднял руку, и она заслонилась от него, ожидая, что он собирается выхватить у нее нож.

К ее удивлению, он прикоснулся рукой к ее щеке.

– Ну же, сделай это, – произнес он усталым голосом. – Кто-нибудь обязательно прикончит меня рано или поздно. Почему бы не сделать это тебе?

Мири с трудом сглотнула слюну, стараясь сохранить свою злость и решительность, вспомнив все зло, которое причинил ей этот охотник на ведьм: потерю доверия, родного дома, семьи, разорение острова Фэр. Но в ярком свете молнии она разглядела лицо Симона Аристида, человека, у которого, как верила она, больше не было души. В глубине его единственного темного глаза она увидела одиночество, страдание и усталость духа.

Он не просто провоцировал ее, как сделал это в Париже. Симона действительно не волновало, жив он или мертв. Мири отчаянно думала, как они дошли до этого, наивные юноша и девушка, однажды повстречавшие друг друга в полночь на холме. Для Симона даже его собственная жизнь потеряла всякую ценность, а она, Дочь Земли, угрожавшая его жизни, была ничуть не лучше.

Когда она опустила руку, по телу ее прошла дрожь, нож выскользнул из ее пальцев, глухо ударившись о землю. Высвободившись от Симона, она закрыла глаза от нахлынувших переживаний, которые он всегда возбуждал в ней: гнев, сожаление, боль и отчаянное стремление к тому, что могло бы произойти.

– Будь ты проклят! – воскликнула она, заливаясь горькими слезами, которые смешались с холодным дождем.

– Слишком поздно.

– Ч-что?

Она вздрогнула от его прикосновения к ее щеке. Он вытер дождинки с ее лица большим пальцем.

– Твое проклятие, моя дорогая. Оно слишком запоздало, я уже побывал в аду.

Мири дрожала так, что не устояла бы на ногах, если бы Симон не обнял ее за плечи. Она испуганно замерла, но он осторожно прижал ее к себе. Как бы она ни презирала себя за это, но от слабости уткнулась лбом ему в плечо. Он опустил большую руку ей на затылок, погладил по волосам и прошептал, что все хорошо.

– Хорошо? – задохнулась она. – Да ты понимаешь, что я никогда не держала оружия в руках, никогда не пыталась сделать кому-нибудь плохо, пока не появился ты?

– Знаю. Извини.

«Будь он проклят за то, что выглядит так, будто действительно сожалеет», – подумала Мири. Вот тебе и похвасталась, Мари Клэр, что знает, как справиться с Симоном снова встретится с ним. С каким отвращением смотрела бы теперь аббатиса на то, как она обнимается с охотником на ведьм. Не говоря уже о том, как бы отнеслись к этому Арианн и Габриэль. Мысль о сестрах побудила её оттолкнуть Симона.

Утерев слезы и капли дождя с лица, она справилась со своими путаными чувствами и сосредоточилась только на том, что имело для нее смысл, – на лошади, которая стояла рядом и дрожала.

– Твоя лошадь замерзла и напугана, – сердито доложила она Симону. – Надо укрыть ее от дождя.

Маленький сарай за домом был уютный и сухой, воздух наполнен запахами, которые Мири всегда считала успокаивающими и знакомыми, – запахами сена и лошадей. Поежившись от промокшей одежды, Мири указала на пустое стойло. Симон завел свою нервную лошадь внутрь.

Это было странное завершение их конфликта – молчаливое согласие в заботе о лошади, которую Симон называл Элли. Но Мири решила, что им обоим легче общаться с лошадьми, чем с друг с другом.

Вилоу просунул голову из-за перегородки своего стойла и тихо фыркнул. Упрямый пони был не столько напуган, сколько заинтересован гостями в его хлеву. Но голуби на жердочках притихли. Мири чувствовала, что они зорко следят за ними своими глазками-бусинками. Ее птицы были потревожены вторжением Симона Аристида точно так же, как она.

Пока Мири рылась в сундуке в поисках полотенец, она краем глаза разглядела Симона. Он казался незнакомым, совсем не таким, каким она его помнила, не тем красивым мечтательным юношей, но и не страшным Ле Балафром из ее кошмаров.

Он выглядел старше, измученнее, его мокрые волосы убраны назад, открывая бородатое лицо со шрамом. Когда она видела Симона в последний раз, он был побрит, старался выглядеть мрачным, чтобы приводить в ужас на всех, кто встречался ему на пути, включая ее.

Но не было ничего нежнее, чем его отношение к лошади, которая все еще дрожала, фыркая от страха.

– Спокойно. Тише, моя красавица, – бормотал он, гладя шею лошади широкими сильными движениями. – Все закончилось. Ты теперь в порядке.

Мири удивленно смотрела на него. Никогда не видела она, чтобы Аристид был таким ласковым с кем бы то ни было.

«Ты знаешь, что это неправда», – послышался внутренний голос, вызвав в памяти сокровенные моменты в уединенной бухте много лет назад, когда бриз с канала трепал черные кудри Симона, обрамлявшие его молодое, гладкое лицо, такое же нежное, как у нее. Симон наклонился, и сердце Мири дрогнуло, когда она поняла, что он собирается сделать. Она робко подняла лицо и закрыла глаза. Симон коснулся губами ее рта совсем легко, но ей показалось, что его поцелуй расцвел у нее внутри теплым и сладким цветком.