Серебряная рука - [82]

— Боже мой, что случилось? Баба на этот раз вернулся без ноги? Или что-то произошло с принцем Хасаном?

Анна только глубоко вздыхает и молчит.

— Они оба погибли?

Анна отрицательно качает головой, глаза ее становятся все больше, а плечи при каждом вздохе поднимаются все выше, словно два крыла.

Осман бросает свои тряпки, вытирает руки и заботливо усаживает девушку на диван.

— Голубка моя, тебе совсем плохо! Присядь, отдохни! Что с тобой, сокровище мое? Скажи мне, что случилось.

А дело, оказывается, в том, что этот проклятый римский герцог прислал выкуп, и теперь от него приехал посланец, чтобы сопровождать ее в Рим. И вот нежная голубка Османа Анна де Браес, демонстрируя прекрасную память, осыпает подслушанной в конюшнях отборной бранью и своего жениха, и дядю Комареса, и короля Испании, и даже Папу, который, возможно, и не имеет отношения к этому браку, но он — властитель Рима, где живет этот ненавистный герцог Герменгильд.

— Ты должен научить меня заклинанию, освобождающему от клятвы.

Осман не знает никакого подходящего заклинания. Он редко давал клятвы в своей жизни, потому что нарушение клятвы — тяжкий грех, ведь клятва — это договор с самим Господом Богом.

— Ну придумай сам что-нибудь, если не знаешь, что тебе стоит! Ты же не хочешь, чтобы я стала клятвопреступницей?

— Пресвятая дева, Богородица…

— Говори быстрее, а то мне хочется плакать, а я поклялась никогда больше этого не делать.

— Пресвятая дева, Богородица, освободи Анну от ее клятвы и разреши ей плакать во имя Отца, Сына и Святаго Духа. Аминь. Плачь!

Но у Анны не появляется ни слезинки.

— А казалось, что ты готова затопить слезами весь дворец! Ты слишком сердишься, сокровище мое, и потому не можешь плакать, — говорит Осман, утешая ее. — Что я могу для тебя сделать?

— Дай мне яду.

— Я не делаю ядов.

— Но неужели тебе неведомы никакие яды?

— Я знаю самые лучшие яды, но не хочу, чтобы мне отрубили голову. Представляешь, что со мной сделают, если я отравлю посланца твоего супруга и господина?

— Это я, я хочу умереть.

— Глупости. Старый муж не станет долго тебе докучать, Господь милостив, — говорит Осман, прикидываясь бессердечным циником в надежде приободрить ее, — не огорчайся, сокровище мое. Когда случилось это несчастье?

Никто ничего не знал, но гонец прибыл по крайней мере два дня назад. Казначеи проверили документы, пересчитали выкуп: все было правильно, включая огромный штраф за просроченные дни. После чего выправили бумагу об освобождении и по окончании Совета отдали на подпись Хайраддину.

— Видишь? Ничего не поделаешь.

Анна просто в отчаяньи. Раисы хорошо к ней относились, и женщины в гареме, и солдаты, и животные в царском зверинце. Во дворце столько людей, ей тоже нашлось бы местечко. Она не ожидала, что Хайраддин позволит ей уехать.

Осман начинает издалека. Конечно, этот негодяй, ее супруг, долго тянул, прежде чем прислал выкуп. Подождал бы еще немного, а там, глядишь, и умер бы, вот все и решилось бы само собой. Но раз он выполнил все необходимые формальности, предусмотренные в контракте и в дополнительных соглашениях, принятых во время переговоров, неоднократно предпринимавшихся, откладывавшихся и возобновлявшихся вновь, ничего не поделаешь. Хайраддин не может не выполнить подписанное им соглашение. Даже монархи не отступают от данного слова. Даже они не вольны в своих поступках. Законы писаны и для них.

Анна не сердится на раиса, который поступил так, как считал нужным. Но ведь существует другой выход, не противоречащий законам их страны и вместе с тем исключающий любые переговоры?

Осман Якуб вздрагивает. Он говорит, что не следует искушать судьбу, а судьба уготовила Анне будущее знатной дамы. Вместо того чтобы сидеть взаперти в каком-нибудь гареме, она станет хозяйкой обширных угодий, живя при этом в городе, в котором много развлечений и священных реликвий. У нее будет много слуг, придворных, пажей. Она сможет слушать церковное пение, исполненное такой совершенной гармонии, что оно покажется ей пением ангелов. У нее будет множество портных, парикмахеров и поклонников. А здесь на что ей надеяться?

«Ради Бога, Осман, замолчи, что ты говоришь!» — упрекает себя взволнованный старик: если Анна так откровенно рассказывает о своих мечтах и надеждах, ему тоже придется рассказать о том, о чем он предпочел бы умолчать. «Благословенна мать моего мальчика, — думает в смятении Осман Якуб, — но зачем она наделила его такими глазами, таким лицом? Конечно, малютка не могла устоять!».

Наверно, именно теперь Осман и должен все сказать. И хотя он чувствует, что сердце его разбито, может быть, даже лучше, чтобы отъезд Анны состоялся именно сейчас, когда Хасан далеко. Осман стар и не разбирается в любовных делах, но он сразу понял, что добром это не кончится.

Взгляд у Анны совершенно отсутствующий, как будто она внезапно потеряла всякий интерес к жизни: руки безвольно сложены на коленях, голова опущена, как в то время, когда она еще совсем маленькой девочкой часами наблюдала за своими виверрами.

— Осман, скажи мне, правда ли, что Арудж-Баба однажды предложил Хасану взять меня к себе?

Осман умеет лгать во благо, но теперь не тот случай. И он утвердительно кивает головой.