Серебряная рука - [118]

— О! — раздается восторженный хор присутствующих.

— Какое чудо! — громко вскрикивает мадам д'Этамп, дотрагиваясь до руки королевы, как бы подбадривая ее, ведь их Франциск подвергается смертельной опасности, находясь от зверей на расстоянии одного шага. — А эти две зверюги не бросятся на него?

— Тише! — приказывает Маргарита Наваррская, сестра короля, еще более взволнованная, чем супруга и официальная любовница, — или именно вы хотите стать причиной их ярости?

Закончив трюк, которому они обучены, лев и тигр уходят вслед за дрессировщиком.

— А куда их ведут? — спрашивает Анна д'Этамп.

— Сегодня ночью за яблоневым садом возвели зверинец, — сообщает Маргарита, которая всегда знает все секреты.

Строительство зверинца держалось в тайне, чтобы не испортить сюрприз королевскому двору, который отправился из Парижа в Лион, чтобы встретить гостя.

Зрители еще не успели перевести дух, а из арки во двор замка уже въезжает запряженная четвериком чудесная маленькая карета, сделанная из дерева, с инкрустациями из слоновой кости, на крыше которой стоит курящийся треножник. Чаша внушительных размеров распространяет сильный и приятный аромат. Но самый неожиданный сюрприз — снова звери: упряжка из четырех взрослых пантер в сверкающих золотых попонах с крапинками из оникса, с горящими, словно изумруды или сапфиры, огромными глазами.

Эта живая картина столь совершенна, что некоторые зрители принимают ее за механическую игрушку.

Нубийцы, охраняющие карету, отстегивают упряжку перед помостом, на котором восседает король, оставляют дымящуюся курительницу и уводят животных. Освободившись от своего груза, пантеры вновь обретают мягкую и коварную кошачью грацию, прежде чем исчезнуть с глаз восхищенных и вместе с тем немного испуганных кавалеров и дам.

Дамы уже заметили, что и мужчины испытали страх, но готовы простить их: ведь не каждый день приходится встречаться с дикарями и их животными.

— Однако, — снова вступает в разговор Анна д'Этамп, — они действительно отважны, эти бедуины и пираты.

— Они очень отважны, — подтверждает все так же вполголоса Элеонора, думая при этом, каким образом берберы вынуждают и королевский двор быть храбрым. А может быть, вообще делают все ради того, чтобы напугать и ошеломить. Возможно, с этой же целью щеголяют своей щедростью и богатством.

Ее брат Карл Габсбургский никогда бы этого не допустил, но ее муж Франциск любит диковинные вещи, так же как сам любит удивлять. Она смотрит на него с привычным восхищением. Да, он кажется ей спокойным и умиротворенным. Дай Бог, чтобы ему не принесла вреда выставляемая напоказ дружба с этими людьми, приплывшими из-за моря. «Странную жизнь уготовила ей судьба», — думает Элеонора: она сидит тут, чтобы принимать с королевскими почестями сына и наследника этих Краснобородых, с которыми всегда воевала и продолжает воевать ее семья.

Принц Хасан завершает шествие верхом на арабском скакуне без сбруи, без седла и даже без уздечки.

Въехав на площадь, Хасан спешивается и направляется к королю.

Полы его просторного кафтана из белого шелка в блестящую полоску распахиваются на ходу, открывая белые льняные штаны, такие же как у его матросов. Длинные вьющиеся волосы свободно развеваются на ветру, придерживаемые лишь узкой серебряной лентой. Охватывая лоб, она закрепляется у левого виска рубиновой брошью с султаном.

— Никаких прорезей, никаких буфов, — разочарованно отмечает мадам д'Этамп, — словно монашеская ряса.

— Никогда не видела монаха с такой саблей на боку, — замечает Маргарита, — или с такой цепью.

Хасан опускается на колено и, склонив голову перед Франциском, оставляет собственную саблю на подушке у ног короля, сопровождая этот жест краткой приветственной фразой от своего имени и от имени Хайраддина, правителя Алжира и кормчего Великого Султана Истанбула.

Ответная речь Франциска столь же короткая. Следуя установленному ритуалу, он поднимает саблю и вновь отдает ее принцу Хасану, предварительно встав, чтобы приветствовать его. Хасан снимает с себя огромную цепь, усыпанную драгоценными камнями, и надевает на отвороты королевской мантии, подбитой куньим мехом, рубин в центре ослепительно сияет.

— И все-таки я уверена, что он фальшивый, — говорит мадам д'Этамп, тогда как остальные дамы не могут оторвать глаз от этого камня, — я просто не могу поверить, что он настоящий.

— А я, напротив, совершенно уверена, что это самые настоящие камни и самой высокой пробы, — возражает Маргарита, оскорбленная предположением о возможности столь непочтительного отношения к ее брату. — Неужели вы думаете, что этот бербер приехал сюда, чтобы подарить королю Франции фальшивый рубин?!

Мадам д'Этамп с очаровательной улыбкой уточняет, что имела в виду вовсе не драгоценности. Может быть, до королевы Наваррской не доходили слухи об этом привлекательном юноше, которого они сейчас видят перед собой? Неужели Маргарита столь глубоко погружена в свои занятия поэзией, наукой и практической деятельностью, что не слышала того, что говорят о приемном сыне Краснобородых?

— Очень жаль, дорогие мои, но боюсь, что ни одна из нас не может питать никаких иллюзий, если правда то, что о нем говорят.