Серебряная река - [22]

Мы разговаривали и шутили обо всем. Мы с тоской вспоминали свою родную страну – прогулки по ramblas[33] в теплые весенние вечера в Монтевидео; древний город Колонию, откуда пароходы отправляются в Буэнос-Айрес; атлантическое побережье, которое подходит к границе с Бразилией; Кабо-де-Полонья и толстых усатых тюленей, купающихся в прибое; Пунта-дель-Дьябло и охотников за акулами. Мы говорили и об уругвайцах, чилийцах и бразильцах, входивших в наше странное общество в стране, где борьба продолжалась, где политические оппоненты ожесточенно спорили на улицах, где облака слезоточивого газа покрывали автомагистрали, где колесо истории казалось остановившимся, но на самом деле неумолимо вращалось, где сами стены города предупреждали о ждущей нас судьбе – «Ya viene Jakarta», – ведя хронику прошлой и предстоящей резни. Мы смеялись от избытка молодости, и, повернувшись ко мне, Сильвия произносила с чилийским акцентом, которому я уже тоже научился: «Революция, товарищ, это не игра!»

Политическое и экономическое положение неуклонно ухудшалось, и наша организация стала готовиться к тому, чтобы покинуть Чили. Было очевидно, что назревал государственный переворот, но люди двигались в каком-то трансе, это была почти безмятежность перед грозившей катастрофой. И, несмотря на постоянную нехватку товаров, политическое насилие и ощущение кризиса, в марте прошли выборы в конгресс, принесшие правительству еще больше голосов.

Сильвия жила в районе лачуг в южной части города, который был оплотом MIR. Она неутомимо работала, организуя снабжение продовольствием и участвуя в попытках создать народные суды для отправления правосудия и разрешения конфликтов, хотя была беременна. Моя жена поговаривала о том, чтобы вернуться в Уругвай, и о том, чтобы жить раздельно. Мы поженились в юности по любви, а к тому времени стали добрыми товарищами, и обоих это не устраивало.

Мы с Сильвией продолжали встречаться в баре на Аламеде или на центральном рынке, где обычно ели sopa de mariscos[34], а дневной свет падал на лежащих вверх брюхом на прилавках морских окуней и пирамиды черных мидий. Она по-прежнему тесно сотрудничала с MIR, но теперь открыто говорила о сложностях в отношениях с Хорхе. Помню холодный вечер, когда мы сидели рядом возле горящей керосинки в ее хрупком домике и пили mate. Семья Сильвии бежала из Испании после гражданской войны, и иногда она пела старые песни, которым научил ее отец. Одна из них была очень печальной, в ней звучало предчувствие поражения:

Ya se fue el verano

Ya viene el invierno

Dentro de muy poco

Caerá el gobierno[35].

И даже Хорхе затих, когда эти пророческие слова прозвучали в морозном воздухе.

В июне 1973 года танковый полк взбунтовался и занял центр Сантьяго. На улице вспыхнули бои, и мятеж был подавлен, но организаторы заговора извлекли из этого события несколько ценных уроков:

В случае переворота рабочих вызовут на фабрики защищать правительство.

Когда они соберутся на фабриках, легко будет выявить и уничтожить сторонников правительства, потому что:

У рабочих нет оружия

В день первого, неудавшегося переворота молодой кинооператор заснял на пленку собственную смерть. В кадре виден разгневанный офицер, который поворачивается и целится прямо в камеру, прямо в вас: как будто он внезапно заметил вас на улице и взял на мушку. И когда мятежник стреляет из пистолета, вы становитесь этим молодым оператором, это ваше зрение меркнет, это вы беспомощно переворачиваетесь на спину, видите серое зимнее небо и каким-то странным образом понимаете, что этот оператор видел в последний миг своей жизни.

После попытки переворота мне было приказано покинуть Чили.

Я откладывал отъезд, как только мог, и в результате еле успел уехать перед самым началом настоящего переворота. Последний раз я видел Сильвию в Чили, в тот день, когда миллион человек прошли перед Сальвадором Альенде на Plaza de la Constitución[36] перед президентским дворцом, из которого он поклялся не выйти живым.

Allende, Allende, el pueblo te defiende![37]

Сильвия не собиралась уезжать в ближайшее время, но я был уверен, что скоро встречу ее на Кубе – моем следующем пункте назначения.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил я ее в тот вечер.

Девушка была печальной и усталой, лицо выглядело бледным и измученным.

– Многие из тех, кто сегодня здесь маршировал, скоро погибнут. Все знают, что будет переворот, но люди не понимают, каким ужасным он будет.

Я знал, что Сильвия права. Некоторые латиноамериканские страны кичатся тем, что они похожи на Швейцарию или Британию, поскольку имеют долгую историю парламентской демократии, другие гордятся своим крепким средним классом или тем, что в самом начале уничтожили большинство коренного населения и заменили его европейскими иммигрантами. Такой снобизм характерен для Уругвая и Чили, и лишь немногие из рассерженных молодых людей, детей 1960-х годов с их жаждой перемен и справедливости, предвидели, какая жестокая судьба их ожидает, когда тонкий внешний слой цивилизованности будет безжалостно сорван новыми отечественными conquistadores[38].

Мы молча смотрели на нескольких припозднившихся демонстрантов, возвращавшихся домой. Они были так же молоды, как мы. Они были из Квинта Нормаль, или Реколеты, или Макула. Они возвращались домой, к своим семьям, двоюродным братьям и сестрам, племянникам и племянницам, на кухни, где на столах стояли чашки чаю, а в корзинках, покрытых полотенцами, лежал хлеб. Они волочили за собой флаги и знамена, как фазаны – свои хвосты. Стоял сентябрь, и хотя зима была холодной, в воздухе чувствовались первые слабые признаки весны. Сильвия сидела, положив руки на живот, который почти не выдавал ее беременности. Ее радовала мысль о своем первенце, мы говорили о том, какое имя ему дать, и она заявила, что ребенок будет назван в честь какого-нибудь поэта, а не политического деятеля. Если будет девочка, она назовет ее Габриелой, а если мальчик, то Пабло.