Серебряная равнина - [53]

В дверь громко постучали. Телефонист с порога доложил, что капитана вызывает «Изера». Звонили разведчики с участка первого батальона. Они обнаружили небольшие перемещения в немецких позициях перед первым и вторым батальонами. Однако ничего конкретного о противнике, окопавшемся перед батальоном Рабаса, Галирж не узнал. Положение осложнялось. Ясно было лишь, что немцы готовятся к разведке боем. Но если они на нее решатся, то вряд ли нападут на оба батальона одновременно. Как распознать, на каком направлении наблюдаемые перемещения являются отвлекающим маневром, а на каком — действительной подготовкой к атаке? Это могут объяснить, пожалуй, те, кого он ждет.

Галирж вернулся. Со свойственной ему аккуратностью он наносил на карту новые данные. Цветные карандаши скользили в потной руке.

Вокроуглицкий с деланным вниманием наклонился над картой, краем глаза следя за проходившим мимо окна взводом солдат. Дисциплинированное подразделение, как и должно быть в условиях тяжелых боев. С новой силой в нем заговорил страх: не придется ли самому расплачиваться за то, что Махат расшатывает дисциплину в смежном подразделении?

«Здесь каждый шаг опасен, словно идешь по трясине. Куда поставить ногу? Где твердая земля? Икар летел к солнцу, упал — и конец. А мое падение ударом самолета о землю не кончилось, я продолжаю падать, падаю все глубже и глубже…»

Склонившись над картой, Вокроуглицкий вслушивался в угрожающую тишину, которую нельзя обозначить условным знаком на карте, но которая опытному солдату говорит о многом. Его беспокойство, вызванное и личной неустроенностью, и неясностью фронтовой ситуации, усиливалось из-за волнений Джони. Какая-то слабость поднималась от ног к сердцу, переходила в противную мелкую дрожь. «Расскажу обо всем Джони!» — решил Вокроуглицкий.

По окну потекли струйки грязи. Подъехавший грузовик остановился прямо в луже. В сенях раздались голоса. Дверь распахнулась, и два солдата в ушанках с прилипшей к ним травой доложили о своем прибытии.

— Проходите! Проходите! — позвал их Галирж и умолк, видя, как второй закрывает за собой дверь.

Четарж Шима рапортовал, что возле переднего края обороны немцев появились легковой автомобиль и — с интервалами — шесть замаскированных грузовиков.

Галирян кивнул и нетерпеливо бросил:

— Где остальные?

Четарж Шима и десятник Лидера продолжали стоять по стойке «смирно». Их лица были покрыты пятнами засохшей грязи. Четарж сбивчиво объяснял:

— Мы с Яндерой поднялись на косогор… обзор оттуда лучше… но до конца долина не просматривалась… я послал Петраня и Урбанека вперед по этой долине… а мы пошли верхом, — Шима несколько раз глубоко втянул в себя воздух.

Вокроуглицкий заметил, как в то время, пока Шима говорил, грязь на лице четаржа трескалась и отваливалась.

— …следим за действиями Петрани и Урбанека. И вдруг сверху видим: прямо на них в зарослях ползут немцы. Яндера говорит: мы фрицев отсюда видим, а наши — нет! Что с ними будет? И в это мгновенье наши немцев тоже заметили…

Галирж постукивал линейкой по ребру стола, как бы диктуя Шимо темп рассказа. Это постукивание приводило четаржа в ужав.

— Там внизу была до основания разрушенная хата — наши побежали к ней. Петрань шел первым, стал спускаться в погреб — Урбанек следил за немцами, а потом полез за Петранем. Лидера мне говорит: ребята родились в сорочке. Да, отвечаю, везучие черти. Теперь в этом погребе они как в бункере и спокойно этих немцев перестреляют…

Шима тупо посмотрел перед собой и замолчал. Галирж перестал стучать.

— Ни единого выстрела. Ничего. Совсем ничего, — выдавил Яндера.

— Я смотрю на снесенную хату, — очнулся Шима, — кто-то лезет из погреба наверх… Пригляделся — немец! Беру бинокль… этот тип держит винтовку за дуло, а на прикладе кровь.

Все тяжело дышали. Шима и Яндера не проронили больше ни слова. Галирж и Вокроуглицкий ни о чем не спрашивали. Капитан встал. Молча пожал солдатам руки.

13

Каштан тащил на себе седло с крюками, на которых висело восемь катушек. Потный от натуги, он то и дело вздрагивал, будто хотел стряхнуть с себя этот груз, но по-прежнему, низко опустив голову, усердно шагал вперед.

Его вел Млынаржик. Сзади плелся Цельнер. Штаны, полы шинели, сапоги — все было пропитано водой, облеплено грязью.

— Я сыт по горло этим чавканьем, — ворчал Цельнер.

— Уже недалеко.

— После трех часов в такой трясине каждая минута кажется тремя часами.

Млынаржик похлопал лошадь по боку:

— Вот примерный солдат, не ропщет, не ноет.

— Ему-то что! Идет себе, да и все. У него нет воображения, а я уже накалываю картофелину на тесак — посолить, впиться в нее зубами, пусть она еще обжигает и пахнет дымом…

— Тебе бы только брюхо набить.

— А разве это не самое разумное, что остается делать здесь? — защищал свою фронтовую философию Цельнер. — Разве с пустым брюхом мы сумеем тянуть связь те две тысячи километров, которые еще лежат перед нами? Хорошенько не пожрешь, самого себя не унесешь. — Вытаскивая ноги из грязи, бурчал: — На рождество дома?! Вашими устами да мед пить! Киев взяли быстро, и поэтому казалось… но ведь Киев, Млынарж, — уникальный случай, а теперь вот это месиво, в котором вязнут ноги и колеса. На рождество дома! Ох, вашими устами…