Серебряная подкова - [28]

Летний зной и страх перед экзаменом делали казарменный режим несносным. По-прежнему гимназистов "фрунтом" гоняли в классы, в столовую, в церковь. Изо дня в день кормили давно уже надоевшей овсяной кашей, один вид которой отбивал аппетит. Покупать что-либо съедобное запрещалось. Деньги, присланные родителями своим сыновьям, сдавались на хранение надзирателю, и тратить их можно было только с его разрешения. Даже отвести душу в письмах не могли - письма строго проверялись.

Каждого тянуло домой: всласть хотелось покушать и вдоволь отдохнуть.

В разнообразном гуле долбежки все чаще прорывались нотки возмущения: озлобленные "пчелы" готовы были жалить, не хватало только повода. Но вот...

В субботу гимназистов, совсем измученных жарой и зубрежкой, привели обедать в большой столовый зал второго этажа. Настежь распахнутые окна не спасали от жары. Особенно душно было в глубине, у столов "разночинцев". Их и обслуживали в последнюю очередь, после детей дворян.

Коля сидел рядом с младшим братом. Поглаживая рукой остриженную голову, он мечтал о предстоящих каникулах, о макарьевской ярмарке и поэтому не сразу обратил внимание на шум, неожиданно возникший в зале.

В столовую вошел директор Лихачев. Воспитанники с ним почти не встречались: в гимназию он заглядывал редко, учебными, тем более хозяйственными делами не занимался, должность директора была ему нужна только для собственного тщеславия. Даже внешность его не внушала доверия: нижняя губа выпячивалась вперед, точно ее разнесло после укуса пчелы.

Неуклюжей походкой, вразвалку Лихачев подошел к столу старшеклассников и деланно бодрым тоном спросил:

- Ну как, господа, изволили накушаться?

Гимназисты переглянулись.

- Еще бы! Нас теперь кормят, как лошадей, - ответил старший Княжевич [В то время на учебу в гимназию из одной семьи поступало сразу несколько братьев. Так, например, когда учились братья Лобачевские, в Казанской гимназии было: Княжевичей - тро^, Леревощиковых - двое, Панаевых четверо, Балясниковых - двое, Маиасеиных - трое... Братьев называли: первый, второй, третий, или: старший, средний, младший.], Дмитрий, и протянул директору оловянную чашку с овсяной кашей, как бы предлагая тому проверить.

- Правильно. Как же вас не кормить посытнее? Впереди ведь ваша страда экзамены, - добродушно согласился Лихачев.

Но тут из-за стола поднялся лучший ученик гимназии Федор Пахомов.

- Ошибся, Княжевич! - крикнул он задорно. - Лошадям и перед пахотой сала не видать как своих ушей.

А вот о нас, гляди, как позаботились! - и он поднял вверх деревянную ложку с крохотным кусочком сала.

Зал дрогнул от смеха. Но Пахомов махнул рукой, призывая к молчанию.

- Жаль, - продолжал он, - что нет у моего отца свечного завода. Эх, и сырья бы ему накопил я за зиму, раз-,, богатеть можно!

- Как?! - вне себя закричал директор, топнув ногой, - Истинная правда, - невозмутимо сказал гимназист. - Вы посмотрите. Разве таким салом кормят людей?

Только и годится на мыло да на свечи.

Зал больше не смеялся. Воспитанники повскакали с мест. Послышались крики:

- Вам бы, господин директор, попробовать самому эту прелую дохлятину!

- Мы не свиньи, а люди!

Раздался пронзительный свист, чашки полетели на пол, со всех сторон посыпались еще более резкие выкрики.

Лихачев схватился руками за голову и побежал к двери.

Надзиратели, отгородив его своими спинами от гимназистов, услужливо раскрыли дверь.

Лишь поздней ночью затих "растревоженный улей": усталость дала себя знать и воспитанники наконец-то уснули. Но Коле не спалось. Еще в начале мая, когда в окнах выставили рамы, а в гимназическом саду зазеленела трава и красная верба покрылась пушистыми барашками, у него появилось новое развлечение, не безопасное и тем более занимательное.

Когда в полночь весь дом замирал, Коля наспех одевался и подходил к раскрытому окну. Спать ему не хотелось. А в окно глядела такая волшебная луна, что в ее свете обыкновенный сад казался необыкновенным. Коля залезал на подоконник и тихонько спрыгивал на мягкую, чуть влажную землю. Акбая, сторожевого пса, угощал припасенным в кармане кусочком хлеба, и тот благодарно лизал ему руку, радостно повизгивая. Подружился Коля и с ночным сторожем. Тот мог бы донести надзирателю, но бабай твердо знал свои обязанности: он должен сторожить гимназию от воров и разбойников, а русский мальчик всегда вежливо с ним здоровался - пу и пусть гуляет себе на здоровье.

Так было несколько раз: утомленный короткой ночной прогулкой в саду, Коля незаметно влезал в окно и крепко засыпал до самого подъема.

Но в эту ночь, влезая в окно, расслышал он какой-то подозрительный шепот на втором этаже. Затем что-то зашуршало по стене, будто с крыши сваливали ворох сена, Коля спрыгнул с подоконника в сад и, не веря своим глазам, увидел наверху раскрытую створку одного из окон стеклянного купола. Под ним висел человек, покачиваясь на канате; в одной руке у него была кисть, в другой - ведерко.

- Петя, не робей, - послышался шепот с крыши.

"Княжевич! Митя!" - узнал его по голосу Коля.

- Держим крепко, - заверил Княжевич. - Пиши поскорее.