Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал - [193]

Верность запрещает думать, но сон отметает запреты, и человек видит правду, какой бы горькой она ни была. Подобные озарения сродни пророчествам, хотя ничего чудесного в них нет.

— Да, мы враги, — сказал гостю Ричард. Это было так странно — пить вино с Вешателем, ощущать себя слегка пьяным и при этом твердо знать, что твоего собеседника нет на свете уже триста двадцать лет…

— Да, мы враги, но ваш отец не был ни трусом, ни предателем, как Эктор Придд.

— Не стоит называть трусом того, кто не бросал оружие до последнего.

— Вы слишком снисходительны.

— Увольте. Просто мне не нравится, когда не замечают чужих достоинств лишь потому, что речь идет о враге. Желание видеть на одном берегу сплошное зло, а на другом — кромешное добро удручает. Именно поэтому ваше семейство и наводит тоску.

— Да, мы не мешаем зло с добром и… не станем мешать! Окделлы не изменяют ни своему сюзерену, ни своему слову, ни своей любви… Это нас всегда предавали и предают всякие… Хватит! С этой минуты Скалы говорят только с… с тем, кто достоин!

— Хорошая лоза, не правда ли? Впрочем, в полной мере вы ощутите ее достоинства утром, а вот недостойных недооценивать не советую. Можно не замечать короля, особенно если он не видит вас, но попробуйте не заметить клопа в вашей постели. Вы для него есть, и с этим приходится что-то делать. Клопам не место там, где спят люди, в той же степени, что вашему нынешнему кумиру — на троне.

— Эр… Герцог Алва, вы умерли еще… только поэтому… Альдо — избранник судьбы и Кэртианы. Вы и я тоже, но Ракан выше нас, выше всех!

— Вы стали четче изъясняться, постарайтесь на этом не останавливаться. Согласен, ваш приятель — избранник, только не Кэртианы, а страха собственной слабости. Выросший с этим страхом жаждет стать самым большим, самым сильным, самым жестоким или хотя бы самым подлым и хитрым. Чтобы напасть первым и съесть прежде, чем съедят его.

— Мой государь возвращает принадлежащее ему по праву!

— Это оттуда же… Признать то, что не украшает, даже будь оно четырежды правдой, страшно. Проще объявить себя ходячим божеством, а своих подлецов и дураков святыми. Ну а чужим святым так просто пририсовать когти и хвосты…

— Или вы назовете, кто… дорисовывает, или… Пусть это сон… Вы владеете шпагой или только мечом?

— Не только, но кто, по-вашему, свалил Фабианову колонну и развлекается тасканием мертвецов?

— Вам не дают покоя почести, оказываемые Алану Окделлу!

— Ваш Алан был бы мне столь же безразличен, сколь и ваш батюшка, если б с их помощью не совращали младенцев. Да вы пейте, герцог. Пейте и пытайтесь думать. Чем славен Алан? Убийством, довольно-таки нелепым, к слову сказать, и такой же смертью. Ну, небезупречен был рыцарь, сорвался на том, что ему показалось не то предательством, не то пренебрежением. С кем не случается… Но когда срыв и глупость подают как образец доблести, а потом и тысячи дурней лезут в болото, меня тянет убить Алана еще раз. Заблаговременно.

— Алан Окделл был первым из рыцарей Талигойи.

— Алан был добрым малым, хоть и глуповатым. Он не виноват в том, что из него сотворили ваши наставники, хотя это и не предел. Самым мерзким из подсунутых мне идеалов был некий эр, отказавшийся одолжить другу фамильную шпагу, но проигравший деньги, лошадей и заветное кольцо второго друга. Я был искренне рад, когда идеал отправился в Занху. Нет, не за карточные долги, за попытку убийства, ну да кошки с ним…

Благодарю вас за беседу, юноша, но мне пора в мой Закат. Понимаю, что трудно, но попытайтесь уразуметь: просто человек… любой — вы, я, король — ничто. Талиг — все. Нами можно и нужно жертвовать ради Талига, Талигом ради нас — ни в коем случае. Жертвуя им, вы жертвуете не одним человеком, хоть бы и коронованным, а будущим многих тысяч, а значит — новым Кругом. Вернее, Кругами…

Ворон мог глумиться над памятью Алана, мог ненавидеть Альдо, но последние слова не произнес бы никогда, а временщик, вешавший восставших на крепостной стене, — тем более. Это мог сказать перед смертью отец, знай он про Эрнани… Что поделать, Окделлы в самом деле похожи. Алан пожертвовал собой во имя своего короля. Ричард сотню раз закрыл бы друга и сюзерена грудью, но Талигойя ждала другого государя. Дикон понял это еще при жизни Альдо, но гнал от себя подозрения, и те обернулись Вешателем. Повелитель Скал гостя выслушал. Гостя… Самого себя!

Ричард любил Альдо, верил ему, шел за ним, он не бросил сюзерена и после смерти, только Талигойя превыше короля настолько же, насколько король превыше эория, хоть бы и Повелителя. Больше юноша не колебался. Он знал, что поступает правильно, что клятва, которую он даст сейчас, нужна и важна, как не было нужно и важно еще ничто.

Камердинер быстро и равнодушно подал парадный мундир. Орденов Ричард не надел, кроме самого первого. Талигойская Роза останется с ним до конца, а в остальном придется начинать заново.

Грядет новый Круг, но хозяин уходящего не вправе устраниться. Долг Скал — вырвать Ветер из рук временщиков и оставаться рядом, пока это необходимо. Конечно, для непосвященных мальчик какое-то время еще пробудет Олларом, но имя ничего не значит. В глазах Кэртианы Карл — Борраска. Повелитель Ветра. Хозяин Круга. Законный король, который похоронит порожденные Эрнани раздоры. Клинок Алана в обмен на меч Раканов, оказавшийся мечом Ветра, — это для сна, а для яви — прекращение вражды и служение юному королю. И его матери.