Сердце убийцы - [135]

— Вернулись, шер Морис! А мы уж беспокоились, на дорогах нынче небезопасно. Матушка ваша вчера велели отослать вашей невесте семь дюжин лилий…

Старик все рассказывал давно позабытые новости — единственный оставшийся у семьи Торрелавьеха слуга, дворецкий в шестом поколении, Хулио чаще жил в славном прошлом, чем в никчемном настоящем. Морис тем временем оглядывал заросшую паутиной кухню.

— Хулио, я же дал тебе денег нанять девушку, чтобы готовила и убирала, — устав слушать о новой шляпке умершей шесть лет назад матери, прервал дворецкого Морис. — Где служанка, где деньги?

Старик что-то пробормотал о лилиях, кои нынче дороги, и замолчал, глядя в пол. Морису ничего не оставалось, как оставить его наедине с призраками и отправиться спать — к счастью, младший Альгредо был так любезен, что пригласил его на ужин, так что не придется ложиться на голодный желудок.

Поднимаясь по лестнице в спальню, Морис раскланивался со славными предками, высокомерно взирающими с парадных портретов. Вся история рода — от тринадцать раз «пра» дедушки, первого виконта Торрелавьеха, советника Эстебано Кровавого Кулака, шера огня и воздуха второй категории, автора трех монографий и отца шести детей и прочая, прочая, до…

— Будь ты проклят, — привычно бросил Морис пустому месту слева от материнского портрета: о некогда висевшей там картине напоминал лишь чуть более темный прямоугольник шелковых обоев.

Этот портрет отправился вслед за тем, кто был на нем изображен, сразу после похорон, на которые не пришел никто, кроме кредиторов. Проигравший последний заклад виконт Торрелавьеха не нашел ничего лучше, чем проткнуть себе горло шпагой и свалить долги на двадцатитрехлетнего сына. Записку о невозможности жить с бесчестьем Морис порвал и растоптал там же, у тела труса и неудачника. Бесчестье жить? О нет. Бесчестье — сбежать от жизни. Сбегать всю жизнь. От собственной бездарности, от потери поместья: дед тоже играл и проигрывал. От одиночества после смерти жены и собственной вины: если бы он меньше играл и пил, ей не пришлось бы искать супруга по игорным домам — и ее бы не столкнула с лестницы пьяная шлюха.

— Придется нанимать служанку самому. — Морис шел вдоль запертых дверей, касаясь поочередно светильников циль: до второго этажа нищета еще не добралась, а его дара вполне хватало, чтобы хотя бы поддерживать освещение в доме. — Нельзя же приводить юную жену в такой свинарник! Шера Альгредо не привыкла к паутине и драным обоям.

Дотронувшись до отставшего от стены лоскута, Морис попытался вернуть его на место с помощью воздушного потока. У него даже получилось, лоскут трепыхнулся, прилип на место… но тут же вспузырился снова.

Проклятый дар! Никакого от него толку! Одна лишь досада, что «повезло» родиться темным шером, а не светлым. Это ему-то, Торрелавьеха, потомку светлого рода! Был бы светлым — мог бы сделать великолепную карьеру хоть в армии, хоть в министерстве финансов, да где угодно! Вон мальчишку Наба, жалкого баронишку, сама сумрачная принцесса взяла в любовники. Потому что светлый, мать его, шер! Та же самая сила (едва дамский платочек поднять), но свет — и судьба его устроена. Чем плохо, быть фаворитом сначала принцессы, а затем и самой императрицы?

Окажись на его месте Морис, использовал бы шанс по полной.

Но темному шеру места рядом с принцессой нет. А есть — лишь на конюшне. О да, великолепная должность третьего конюшего, роскошное жалованье в двенадцать золотых ежегодно, блестящие перспективы подняться аж до второго конюшего лет этак через двадцать. И то! Если на эту должность не найдется светлого шера! Ведь лошадкам нужна любовь и забота, лошадок нужно лечить, а что тут может темный? Сглазить и напакостить! Исключительно сглазить и напакостить! Его, виконта Торрелавьеха, первый конюший — условный шер, между прочим! — смеет гонять от лошадей короля! Да и взяли его только потому, что химера младшей принцессы никого не подпускает, а последнему своему конюху откусила пальцы. Вот и потребовался темный шер, такое же как она сама Хиссово отродье и порождение кошмара.

Будь проклята эта Империя Света и Добра! Был бы жив Ману Одноглазый — Морис, не раздумывая, присоединился к нему. Просто ради того, чтобы почувствовать себя истинным шером, а не отбросами общества.

Но ничего. Он и без Ману выберется из нищеты и возродит свой славный род. У них с Таис обязательно родятся одаренные дети, обязательно! И Морис будет их любить и о них заботиться, не то что его собственный отец, Витольдо Торрелавьеха.

«Хиссово отродье» — вот как звал его отец! Не любимым сыном, не Рисо, как ласково называла мама. Не львенком или хоть зайчиком. Никогда. В трезвом виде и мирном настроении «ты» или «Морис», в пьяном и недовольном, что случалось куда чаще — Хиссовым отродьем, наказанием за грехи и попросту ублюдком.

Хорош ублюдок, как две капли воды похожий на прадеда, Норберто Торрелавьеха, последнего в роду истинного шера! Но гордый собственной светлой, читай пустой, кровью отец никак не мог смириться с тем, что от него произошел темный шер, позор семьи, божеское наказание и далее по списку.