Сердце тьмы и другие повести - [78]

Терзаемый страстью голландец нашел старика Нельсона (или Нильсена) у его сушилен, где тот наблюдал за сбором табака. Табак у него был великолепного качества, хотя сбор невелик. Старик наслаждался от всей души, но Химскирк скоро положил конец этому невинному развлечению. Он уселся рядом со стариком и, заведя разговор, который, как ему было известно, лучше всего достигал цели, быстро вогнал его в пот и довел до состояния скрытого волнения. Это был ужасный разговор о "властях", а старик Нельсон старался защищаться. Если он и имел дело с английскими купцами, то только потому, что ему приходится как-нибудь распределять свою продукцию. Он говорил самым заискивающим тоном, и казалось - именно это и распалило Химскирка, который начал сопеть, и гнев его все возрастал.

- А этот Эллен хуже их всех, - рычал он. - Ваш близкий друг, а? Вы привлекли сюда целую кучу этих англичан. Не следовало разрешать вам здесь селиться! Не следовало. Что он сейчас здесь делает?

Старик Нельсон (или Нильсен), сильно волнуясь, объявил, что Джеспер не принадлежит к числу его близких друзей. Он вовсе ему не друг. Он - Нельсон - купил у него три тонны рису для своих рабочих. Разве это доказательство дружбы? Наконец Химскирк выпалил то, что его грызло:

- Да! Продает три тонны рису и флиртует три дня с вашей дочерью. Я вам говорю, как друг, Нельсон: так не годится. Вас здесь только терпят.

Старик Нельсон был застигнут врасплох, но оправился довольно быстро. Не годится! Разумеется! Конечно, так не годится! Последний человек в мире! Но его дочь равнодушна к этому парню и слишком рассудительна, чтобы в кого-нибудь влюбиться. Он очень серьезно старался внушить Химскирку свою собственную уверенность в полной безопасности. А лейтенант, бросая по сторонам недоверчивые взгляды, все же склонен был ему верить.

- Много вы знаете, - проворчал он, однако.

- Но я знаю, - настаивал старик Нельсон с тем большим упорством, что хотел заглушить сомнения, возникшие в его собственном мозгу. - Моя собственная дочь! В моем собственном доме, и чтобы я ничего не знал! Да что вы! Славная была бы штука, лейтенант.

- Кажется, они недурно развлекаются, - хмуро заметил Химскирк. Вероятно, они и сейчас вместе, - прибавил он, ощущая острую боль, изменившую его насмешливую улыбку - таковой он считал ее сам - в странную гримасу.

Измученный Нельсон замахал на него руками. В глубине души он был задет этой настойчивостью, а нелепость ее даже начала его раздражать.

- Вздор! Вздор! Вот что я вам скажу, лейтенант: ступайте вы в дом и выпейте перед обедом каплю джину. Вызовите Фрейю. Я должен последить, чтобы последний табак был убран к ночи, но я скоро подойду.

Химскирк не остался нечувствительным к этому предложению. Оно отвечало его тайному желанию, но думал он не о спиртном. Старик Нельсон заботливо крикнул вслед удаляющейся широкой спине, чтобы он устраивался со всеми удобствами - на веранде стоит ящик с манильскими сигарами.

Старик Нельсон имел в виду западную веранду, ту, которая служила гостиной бенгало и была снабжена жалюзи из индийского тростника самого лучшего качества. Восточная веранда - его собственное убежище, где он предавался тревожным размышлениям и раздуванию щек, - была завешена плотными шторами из парусины, Северная веранда, собственно говоря, вовсе была не верандой - она больше походила на длинный балкон. Она не сообщалась с двумя другими верандами, и попасть на нее можно было только через коридор внутри дома. Такое расположение делало ее самым подходящим местом для тихих девичьих размышлений, а также для бесед, как будто и бессмысленных, но, протекая между молодым человеком и девушкой, они наполняются глубоким, невыразимым смыслом.

Эта северная веранда была обвита ползучими растениями. Комната Фрейи выходила на нее, и девушка устроила здесь свой будуар с помощью нескольких тростниковых стульев и такого же дивана. На этом диване она и Джеспер сидели рядом так близко, как только возможно в этом несовершенном мире, где одно тело не может находиться одновременно в двух местах, а два тела не могут быть в одном месте в одно и то же время. Так просидели они целый день, и я не говорю, что их беседа была лишена смысла. К ее любви примешивалось легкое, вполне понятное беспокойство, - как бы он в своем приподнятом настроении не разбился о какую-нибудь неудачу, - и Фрейя, конечно, говорила с ним очень рассудительно. Он, нервный и резкий вдали от нее, казался совершенно подчиненным ей благодаря великому чуду быть осязаемо любимым. Когда он родился, отец его был стар; рано потеряв свою мать, он совсем молодым был отправлен в море, чтобы не быть помехой, и в своей жизни мало видел нежности.

На этой уединенной, обвитой листвой веранде в этот вечерний час он наклонился и, овладев руками Фрейи, целовал их - то одну, то другую, а она улыбалась и смотрела вниз, на его опущенную голову, сочувственно и одобрительно. В этот самый момент Химскирк приблизился к дому с севера.

С этой стороны на страже стояла Антония. Но она сторожила не очень-то хорошо. Солнце садилось, - она знала, что ее молодая хозяйка и капитан "Бонито" скоро должны расстаться. С цветком в волосах она бродила взад и вперед по сумеречной роще и напевала вполголоса, как вдруг, на расстоянии фута от нее из-за дерева показался лейтенант. Как испуганная лань, она отскочила в сторону, но Химскирк, ясно поняв, что она тут делает, бросился к ней и, схватив ее за локоть, своей толстой рукой зажал ей рот.