Сердце принцессы - [2]

– Да бросьте вы расшаркиваться, – надув подщечные мешки, Брекс едва сдержал смех. – Я вам здесь не конкурент. Не в моем вкусе Валеска. Зеленая слишком. А с задачкой помогу. Цапля сдохла потому, что подавилась ядовитым существом моего братца. Да! Шесть дней назад как… На Выпьих болотах пыталась сожрать его, подавилась и померла к мудям черепашьим. И Крокс ласты склеил. Но он того и заслужил.

– Крокс умер?! – Бо выпучил глаза на ухмыляющуюся физиономию графа.

– Ага, – подтвердил тот.

– Да упокоится душа его в глубоком иле, – Шкрэк вытер слезу.

– Ну так, пора мне. Успехов с ножками и сердцем Валески, – квакнув, Брекс вскочил на крысака и направился к высоким стенам Мокро, видным даже отсюда, за пахнущими пряно зарослями ромашек и яркими свечами кипрея.

– Мерзавец все ж, – сказал Борбон, поглядывая вслед удалявшемуся Брексу. – Говорят, в роду у него были квакши и даже жабы. Но хоть и мерзавец, а помог нам.

– Нет, друг мой, – Шкрэк Шмак-Кин обреченно мотнул головой. – Это не ответ на загадку. Ведь брат его и та цапля погибли всего шесть дней назад, а Валеска придумала это страшное испытание дня на три раньше.

Они направились дальше, на развилке к Томным грязям и Ветреным камням свернули к лесу. Эта дорога была пустынна, только изредка встречались охотники или солдаты из восточного гарнизона. Потом впереди показалась кавалькада из десятка всадников на зеленых крашеных крысах. Первые несли герольды, другие, на миг останавливаясь, трубили в тяжелые разноцветные раковины.

– Чтоб я высох! Чтоб я высох на горячем песке, это баронесса Бергамота! Бергамота в этих местах! – Борбон заполз на камень и вытянулся, глядя вперед. – Бергамота! Моя Бергамота! – заорал он, едва процессия приблизилась.

– Бо! О, мой милый, любимый Бо! – ее радость, восторг в голосе был похож на рыдание.

Он прыгнул навстречу, крысак, оседланный баронессой, шарахнулся в сторону, а она сама упала прямо в объятия Борбона. Их языки сплелись в долгом поцелуе.

– О, Бо! Сладкий Бо! Как давно мы не виделись! Как давно! – она чуть отстранилась от него и, глядя пронзительно синими глазами, строго вопросила: – Почему ты не старался даже найти меня, гадкий лягуш?!

– Я?! Я хочу тебя! Здесь и скорее моя баронесса!

– Ах! Как это нескромно, любимый, – она прижалась в поцелуе к его огромным губам, потом вырвалась и бросилась к зарослям подорожника, уронив по пути вышитый пурпуром плащ.

Ямбульский нагнал ее прыжках в двадцати от дороги, сильно и бережно повалил на мох – прохладный мягкий, как сама любовь. Бергамота лежала на спине в зеленой блаженной тени лопуха, подставляя тело ласкам его языка. Нежное брюшко вздрагивало, едва он касался ее влажной щелки. Голова кружилась и воздух в груди казался порывистым ветром.

– Бо, не мучай меня так, – простонала баронесса, обняла его, привлекая теснее к себе.

Борбон снова набросился на нее, словно огромная хищная рыба. Скользко и сильно. Скользко и сильно. И… до боли сладко.

Два громких квака донеслись из-за придорожных зарослей.

– Во дает госпожа, – хмыкнул слуга, державший бегового крысака.

Шкрэк хотел сказать ему что-то, но тут траву раздвинуло тучное тело Ямбульского. Бергамота появилась следом, волоча по земле красный, отороченный змеиной кожей плащ. Она будто только теперь увидела Шмак-Кина и улыбалась приветливо, широко раскрыв синие глаза.

– Досточтимая, прекрасная Бергамота, помогите! – Шкрэк сжал ее тонкую лапку и упал на одно колено. – Помогите разгадать загадку. Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла. От чего?! От чего она могла умереть?

– Чахла, сохла… От любви, конечно, мой Шкрэк. Только от любви, – она поцеловала его в широкий лоб и повернулась к Борбону. – Ну а нам это не грозит, правда, дорогой?

– Я найду тебя в Мокро. Завтра же!

Они обнялись. Снова в последнем страстном поцелуе сплелись их языки. Оглядываясь, баронесса села на голубую крысу, и кавалькада двинулась по дороге к столице.

– Вот это лубоффь! – воскликнул Борбон, восторженно глядя ей вслед.

Солнце опустилось совсем низко, когда они добрались до ручья, текущего к Черепашьему озеру. Земля здесь была голой, лишь редкие травяные кочки ближе к воде, камни и сухие ветки. Прямо на тропе исполинским чудищем возвышалось почерневшее от огня мертвое дерево, в красных лучах заката так похожее на тревожный знак Квак-Мор. Толстые извилистые корни, торчавшие над проходом, представлялись сплетением змей или еще более страшных, невиданных тварей. Но здесь был единственный путь к хижине отшельника – слева поднималась твердь отвесной скалы, справа ступени непреодолимой глинистой возвышенности с желтым тростником наверху.

– Валеска, я люблю тебя, – будто молитву негромко произнес Шкрэк.

– Раньше здесь так не было. Ветер не шипел так в тростнике. Будто змеи. Много змей, – Борбон поднял палку с острым концом, сожалея, что не одел сегодня брони из костяных пластин и не взял тяжелый топор. – Я захаживал сюда с воинством герцога Бербажа года три назад, но такого здесь не было. – Что молчишь, мой друг? – он тоже остановился у преградившего им дорогу бревна, повернулся к Шкрэку и увидел, как в его глазах щучьей чешуей сверкнул страх.