Сердце не камень - [43]

Препятствия только разжигают взаимное желание, и в конце концов оно торжествует победу. Но тогда уж мы занимаемся любовью, как дикари, которых толкает друг к другу опустошающий инстинкт похоти. Страх быть застигнутыми — я читаю его в глазах Элоди вплоть до того момента, когда они наконец закатываются в упоении экстаза, — этот страх портит все. Она судорожно поправляет свою одежду, с жалкой улыбкой, извиняющейся за испорченное наслаждение. Я пытаюсь ее успокоить. Ничего не действует. Она прижимается ко мне, молчаливая, дрожащая, замерзшая.

Эти оргазмы урывками оставляют после себя ужасное чувство фрустрации. Я столько грезил об этом миге, представляя себе его первые признаки и возрастание, заранее смакуя восхитительные открытия… Ну и вот. Совокупились, в общем. Элоди, зная, что кричит, теперь сдерживается. А значит, думает о том, чтобы сдерживаться, вместо того чтобы расслабиться, телом и душой отдаться черному потоку. Вэтот день она объявляет мне:

— Начиная с завтрашнего дня я в отпуске.

— Да?

Отпуск… Что касается меня, то я живу своей, отдельной от других жизнью, я не завишу от периодических отливов и приливов, которые управляют массами отпускников. В сущности… Меня охватывает страх:

— Ты уезжаешь?

— Нет. Сын уезжает на лыжный курорт с отцом. Мне нужно подготовить доклад. Я остаюсь здесь.

— Мой друг доклад.

Она шутливо хлопает меня:

— Над докладом я могу работать где угодно. Все материалы уже готовы.

— Значит, ты остаешься.

— … из-за тебя, дурак! Ты заставляешь меня это сказать!

Такого я не ожидал! Я просто лопаюсь от счастья! В этот момент мы стоим, вежливо прощаясь. Я хватаю ее, отрываю от земли, звучно чмокаю в обе щеки. Она говорит:

— Ну, ну, тише!

И быстренько смывается.

Я сижу, полностью погрузившись в мечты. Элоди позвонит мне завтра. Нас ожидает столько радостных дней! Элоди только для меня одного с утра до вечера, с вечера и до утра…

Две девушки усаживаются за соседний столик. Старый охотничий инстинкт делает стойку и принюхивается. Я в упор смотрю на них. На женщин надо смотреть в упор, чтобы ничего не упустить. Я в шоке: они как раз занимаются тем, что разглядывают меня в упор. Обе. И прыскают от смеха. По крайней мере, одна из них, брюнетка. Другая, рыженькая, ограничивается улыбкой. На всякий случай в ответ я выдаю нечто среднее между вопросительной улыбкой и дурацкимсмехом. Гарсон заслоняет своей усталой фигурой нас друг от друга, затем уходит за фар­мацевтическими лимонадами, которые они заказали. Они не сменили своего объекта наблюдения и продолжают рассматривать меня все так же спокойно, с таким же нахальным весельем.

Неужто я нужен этим девчушкам? Им где-то около семнадцати-восемнадцати лет. Скорее всего, это ученицы соседнего лицея. Что же им от меня понадобилось? Хохотушка открывает огонь:

— Ну как, приятель, она ничего, училка, а?

Что ответить? Я ожидаю продолжения. Вот оно:

— А мы называем ее Крысельда.

Злость высовывает кончик носа. Готовится какая-то выходка, внимание! Я говорю:

— Да ну? И что дальше?

— У нас такое впечатление, что вы ее называете иначе.

— Пожалуйста, объясните мне, почему вас волнует, как я обращаюсь к этой даме?

Взрыв общего смеха.

— "Эта дама"! Вы, похоже, не всегда так церемонны, дорогой месье?

— Я снова задаю тот же вопрос. Почему это вас так волнует?

— Все, что касается нашей любимой Крысельды, нас волнует. Мы следим за ней. Нам не хотелось бы, чтобы она попала в лапы какого-нибудь бессовестного бабника, который причинил бы ей неприятности. Вот так.

— В чем собственно дело, девочки, тут что-то не так, мне это не очень нравится. Вполне смахивает на шантаж. Я не ошибаюсь?

— Вы читаете слишком много детективов, господин писатель.

— Это вам тоже известно?

— Нетрудно догадаться. Вы мараете тонны бумаги, с задумчивым видом грызете вашу ручку, как во время контрольной, вы гримасничаете, хихикаете сами с собой… Это не симптомы? Разве?

— Я так делаю?

Они смеются, подталкивают друг друга локтями. Брюнетка продолжает нажимать:

— Вы такой забавный! Для меня писатель — это тот, кто сидит за компьютером, ну, такая штука для обработки текстов, если вы понимаете, о чем речь. Я бы никогда не подумала, что еще существуют типы, способные писать книги от руки. И вдобавок в бистро, вроде Сартра и Бовуар! Как это романтично!.. А правда, как вас зовут? Ваш писательский псевдоним, я имею в виду. А ваши книги, где они изданы? Если их можно найти, я их уже читала. А если это так, то вы мой любимый писатель.

Что за маленькая чертовка! Можно подумать, что она знает все. Даже что я всего лишь аноним, слуга, негр. Она, похоже, насмехается надо мной. Но ведь я сам позволяю над собой издеваться. Этим сикушкам. Я взбрыкиваю:

— Ладно. Чего вы добиваетесь?

Они переглядываются. Больше не хихикают. Брюнетка — несомненно, именно за ней слово в этом сговоре — решается:

— Вот. Лизон хочет вам что-то сказать.

Лизон — рыженькая, значит, — молча кивает. Она смотрит мне прямо в глаза своими большими зелеными глазами, — рыжая с зелеными глазами, боже мой! — излучающими воплощенную Невинность.

Молоденькие девушки меня совсем не вдохновляют. Даже взрослая девушка, имеющая уже все, что полагается, в тех местах, где необходимо, для меня не женщина. Она станет однажды таковой, хочу в это верить, но до той поры я избегаю задерживать на ней взгляд и смотрю на нее только мельком, я не приглашаю ее в свои грезы. А потом, они пугают меня. Я их плохо знаю. Они такие развязные, настолько свободно ведут себя… Этот мир принадлежит им. Мир молодых. Мне только тридцать пять, а я чувствую себя в нем лишним. Выброшенным. Все идет слишком быстро. Их самих выбросят через десять лет, но пока они в своей стихии самым естественным и вызывающим образом, в мире, так сказать, выделенном из их желез внутренней секреции… Я предпочитаю их мамочек, их нежных мамочек, смягченных жизнью. Их мамочек, которые становятся моими, когда я ими обладаю. Девчонка же не может быть моей мамочкой.