Сердце мглы - [54]

– Сам знаешь кто обойдётся, – без улыбки ответил Дима.

В отличие от Лизы, Покачалов и Шмелёвы знали о Пасти каймана многое. По меньшей мере, Артуро они избегали. Вели себя так, будто его не существует. После смерти Рауля испанец впал в уныние. Общался с метисами, но не находил в них отклика. В итоге молча выполнял поручения Ильи Абрамовича и, надо полагать, берёг силы для Города Солнца, которым был одержим ничуть не меньше Аркадия Ивановича. Кажется, мечтал, что Скоробогатов поделится с ним богатствами. Может, и поделится. Вот только принесёт ли это Артуро счастье?

Вчера экспедиция обнаружила в зарослях лопоухого потоса ещё один конгломерат-указатель, украшенный символами возрождённого Эдема. Никита не ошибся в подсчётах. Четвёртая вершина задала верное направление. Без карты отыскать в джунглях указатель невозможно. Проворный Куньяч из агуаруна сделал это. Значит, подобных конгломератов здесь таилось немало – едва ли случайность вывела его на единственный из них. И значит, экспедиция приближалась к границам Города Солнца. До заката тогда оставалось не меньше трёх часов, но отец Лизы приказал разбить лагерь. Хотел, чтобы каждый из участников экспедиции лично осмотрел конгломерат, провёл рукой по выбитым желобкам и успокоился. Они не заблудились. Не бредут в неизвестность. И цель рядом.

С приближением к горному хребту лес становился суше. Под излучинами рек чаще попадались галечные отложения, в межень, надо полагать, превращавшиеся в каменистую отмель. Берега делались выше, горбились высокими скальными выходами. До путников чаще доносился шум водопадов и пенистой стремнины.

Старая туземка не объявлялась. Ни ловушек, ни раскрашенных в красное ленивцев. Максим заверил Егорова, что был один, не настораживал самострелов и не знал их происхождения. Лиза ему поверила. Слишком много им встретилось ловушек, и слишком искусно они были установлены. После смерти Баникантхи в словах Шустова-младшего никто не сомневался. Все постепенно успокоились, решив, что опасности остались позади вместе со святилищем, однако на шестой день, когда луговина с истуканами уже казалась далёкой, а произошедшее на ней – нарисованным страхами и беспокойной фантазией, случилось второе нападение.

Лиза тогда нарочно отстала от авангарда. Утомилась от молчаливой сосредоточенности отца и надоедливых замечаний Егорова, которыми он подгонял прорубавших путь индейцев. Пропустив вперёд Ортиса, Перучо и других метисов, Лиза с интересом подметила ночных обезьянок. Разбуженные шумом экспедиции, они лениво выглядывали из дупла или таились в листве – с подозрением следили за перемещением человека. Корни дерева были усыпаны остатками их позднего ужина: косточками, шелухой и чашечками от жёлтых, размером с жёлудь плодов.

В кустах, сплетённых из десятка разнообразных растений, суетились птички-пендолы. Их перекличка напоминала лазерную перестрелку из «Звёздных войн» – оглушающую и однообразную. Певчих птиц в джунглях было мало, а те из них, что попадались Лизе, не справлялись с простейшими мелодиями, пробовали тянуть нечто напевное, но сбивались на громыхание или треск.

Тёмно-синий хохлатый головач, одиноко восседавший на лиане, провожал экспедицию заунывным гулом. Лиза задержалась, чтобы рассмотреть его причудливый панковский хохолок и покрытый перьями разбухший галстук – нелепый шейный нарост, который время от времени распушался, превращаясь в подобие громадной еловой шишки. Лиза ждала, надеясь увидеть полёт головача – не представляла, как он на лету управляется со своим галстуком. Её обогнали носильщики кандоши. Следом проскочил Сальников. Потеряв дочь, Константин Евгеньевич замкнулся. Кажется, толком не произнёс с тех пор ни единого слова. Лиза опасалась, что он задумает отомстить Максиму – убьёт его или покалечит, но Салли бездействовал. Что-то в нём надломилось. Нечто такое, что в последние годы поддерживало его искорёженную жизнь.

Лиза, не дождавшись от головача ни полёта, ни малейшего перемещения по лиане, вынужденно пошла вперёд – услышала за спиной голоса Максима, Димы и Ани.

Прошло почти две недели после встречи с бушмейстером. Дима постепенно ожил. Лекарства доктора Муньоса помогли ему преодолеть слабость. На его счастье, экспедиция продвигалась медленно, застревая возле каменистых берегов и в тягучих зарослях – ослабленным индейцам с трудом удавалось через них прорубиться. Дима чаще спускался с носилок и, напоминая себя прежнего, каким Лиза знала его в Москве, донимал Максима разговорами. Впрочем, как бы Дима ни окреп, шансов пережить второе нападение туземцев у него было немного.

Лиза удивлялась умению Максима и Шмелёвых прятаться в своём скромном мирке, надёжно защищённом от окружающего мира звуками их неуместного смеха. Словно не было двух месяцев пути, не было смертей, истощения и страха перед диким лесом. Они тоже страдали, знали вкус отчаяния, но умели вдруг опустить вокруг себя непроницаемую ширму беззаботности – укрывались за ней на пару минут, на полчаса, на час и потом смелее смотрели вперёд. Лиза так не умела.

Перешагивая через корни и обрубки лиан, Лиза смотрела по сторонам. Если и заметила странное движение в глубине зарослей, то не придала ему значения. Думала о том, что в джунглях деревья одного вида почти не встречаются рядом. Не растут рощами и выраженными купами. Каждое вырастает там, где ему удалось отвоевать клочок земли и клочок неба. В натужной тесноте, не оглядываясь на соседей, деревья тянутся вверх в одиночестве, без дружеской поддержки. Здесь каждый сам за себя. Никаких уступок. Совсем как в их экспедиции, вроде бы ведущей к одной общей цели, но вобравшей в себя людей с разными историями и желаниями. Сальников, Покачалов, Макавачи, Тарири, Егоров… и другие – все они жили отдельной жизнью. Даже Шахбан, с юности верный Скоробогатову и сейчас отправленный Аркадием Ивановичем за отставшей Лизой, существовал обособленно.