Сердце дьявола - [4]

— Такие вещи не ремонтируются, — заметил Саша. — Они носятся, а потом выбрасываются.

— Вещи уже отправлены на лабораторное исследование. На воротнике и груди пиджака, блузки и пальто, — продолжал, не обращая внимания на реплику коллеги, Лева, — обнаружены порезы, идентичные местоположению порезов на теле жертвы, и бурые пятна, внешне похожие на кровь…

— Кровь и есть, — снова проворчал Саша. — Левушка, ты же не протокол составляешь. Давай называть вещи своими именами. Этот придурок заманил девчонку в глухой двор, несколько раз ткнул ножом в грудь, полоснул для верности по горлу, содрал одежду и отрезал голову. Вот как раз этого-то я и не могу понять. Зачем ему понадобилось отрезать ей голову? И еще, на кой ляд он завернул труп в целлофан? — Саша неуместно вольготно закурил и, спохватившись, поинтересовался: — Можно, Аркадий Николаевич?

— Да кури уж, — махнул рукой тот, чувствуя непреодолимое желание грохнуться физиономией на крышку стола и закрыть глаза. Саша посмотрел на Леву, словно ожидая, что тот выдаст сейчас конкретный ответ, но немногословный Лева чертил на листке замысловатые узоры и отвечать явно не собирался. Саше ничего не оставалось, кроме как самому ответить на собственный вопрос:

— Целлофан, чтобы запах не пошел. А то ведь бродячих собак в округе — как грязи. А голову отрезал, потому что не хотел, чтобы ее опознали.

— Тогда почему не унес? — поинтересовался у стола Лева. — Голову-то? Зачем положил вместе с телом? За столом невозмутимо молчали. Зато Саша кинулся в бой:

— А куда бы он ее девал? А? Ну скажи, куда? Выбросил бы? Так ведь рано или поздно нашли бы! Зато риск какой — отрезанную голову с собой таскать. А если милиция на улице остановит? Спросит: «А что это у вас в сумочке? Товарищ, заляпанный кровью с головы до ног, мы к вам обращаемся». Что он им скажет? Мол, вот только что одну бабенку «мочканул», граждане хорошие, сувенир домой несу. На память, блин. Так, по-твоему? Волин выудил из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой.

— Саша, ты прав в одном: этот тип должен был вымазаться в крови с ног до головы. Получается, идти через город в окровавленной одежде он не испугался, а голову унести побоялся. — Волин поморгал, пытаясь совладать с резью в глазах. — Нет, здесь дело вовсе не в личности убитой. Не боялся он, что ее опознают. Тут что-то другое. Кстати, ты заключение внимательно читал?

— Ну да, — Саша кивнул. — Пропустил, что ли, что-то? Так вы поделитесь, товарищ следователь.

— Там написано: «Срез гладкий». Убийца действовал не спеша, резал аккуратно. И место это он давно подобрал, все прикинул, рассчитал.

— Почему вы так думаете? — Лева поднял взгляд. Волин устало вздохнул, помассировал пальцами переносицу.

— У него не могло быть уверенности в том, что кто-нибудь не заглянет во двор. Бомжи, например, или помочиться какому-нибудь алкашу приспичит. Так вот, если бы у убийцы имелись на данный счет хоть малейшие сомнения, он не стал бы расчленять труп. Ему ничего не стоило просто размозжить жертве лицо. Вместо этого он спокойно отрезает голову. Вывод: убийца заранее подыскал место, понаблюдал за ним, выяснил, что во двор никто не заходит, и только после этого привел туда жертву.

— Откровенно говоря, в данный момент меня больше интересует не то, почему он изуродовал жертву, — заметил задумчиво Лева, — хотя это и любопытно, а то, ради чего он вообще ее убил? Следов насилия не обнаружено. На пальце жертвы золотое кольцо, в ушах золотые сережки, в найденной сумочке — триста долларов. Таким образом, ограбление исключается. Тогда зачем? И за каким чертом эта девица пошла с убийцей во двор? Не тащил же он ее силком?

— Значит, так, выдаю на-гора версию, — предположил недосыпно-развязным тоном Саша. — Первое: дело происходило глубокой-глубокой ночью. Второе: девица — проститутка. Скорее всего вокзальная — другие по руинам не шмонаются, — но из «элиты», потому как чистая. Доводы в пользу данной версии: вокзальные проститутки не слишком разборчивы. При полном отсутствии клиентов могут пойти с кем угодно и куда угодно, лишь бы заплатили. Ну и, наконец, полное отсутствие клиентов чаще всего случается именно глубокой ночью. Отсюда полный швах в плане свидетелей. Это три.

— Глубокой ночью «элита» занята, — скептически заметил Лева. — Глубокой ночью «элита» выпивает и с клиентами развлекается.

— Ну, не судьба, — развел руками Саша. — Не сняли ее в тот вечер. Точнее, сняли, но не тот, кто ожидался.

— Домыслы, — подал голос Волин.

— И все-таки не мешало бы прокатиться по вокзалам, — заметил Саша. — Побеседовать с орлами-«железнодорожниками», поякшаться с «контингентом». Глядишь, кто-нибудь нашу пропащую душу и опознает.

— По телу? Или по отрезанной голове? — скептицизм Левы граничил со здоровым цинизмом и был поистине неисчерпаем.

— Зачем? По возрасту. По росту. По волосам. По одежде.

— Не имеет смысла, — возразил Волин.

— Почему? — запальчиво вскинулся Саша.

— Потому что татуировка, — сказал Волин, вытаскивая из папки четкую фотографию: на белой коже распластал крылья крохотный татуированный мотылек, удивительно похожий на живого. — Смотри. Это тебе, Саша, не «Жизнь, паскуда, перелицевала». Рисунок какой четкий. Тени, контуры, все. Профессионал колол. Такие татуировки делают в салонах, за соответственную плату. Вокзальным проституткам подобная роскошь без надобности. У них жизнь попроще. И потом, Саша, убитая девушка не просто чистая. Она ухоженная. Как говорится, почувствуйте разницу. — Он повернулся к Зоненфельду. — Лева, займись татуировкой. Пока убитая не опознана — нечего и думать поймать убийцу.