Сердце Ангела. Преисподняя Ангела - [32]

Я развернул газету на третьей странице и ткнул пальцем в змеевидные зигзаги, спирали и ломаные кресты.

– То есть эти значки похожи на символы вуду или веве – не знаю, как вы их там зовете, – но употреблены неправильно, так, что ли?

– Да. Вот видите круг? Змея глотает свой хвост. Такой знак действительно есть. Это Дамбалла, она символизирует геометрическое совершенство Вселенной. Только посвященный никогда не стал бы ее рисовать рядом с Бабако.

– Значит тот, кто это рисовал, все-таки кое-что знал о вуду? По крайней мере, он знал, как выглядят Дамбалла и Бабако.

– Так я вам уже час это объясняю! Вы знаете, что Джонни одно время увлекался Обеа?

– Я знаю, что он был хунси-босал.

– Да-а, Ножка был то еще трепло. Что он вам еще разболтал?

– Только, что у Джонни был роман с твоей мамой.

Епифания состроила кислую рожицу.

– Это правда. – Она покачала головой, словно отказываясь от собственных слов. – Джонни – мой отец.

Да, вот уж новость так новость. Я замер, вцепившись в ручки кресла.

– Кто еще об этом знает?

– Никто. Я, вы и мама. Мама умерла, значит, только мы.

– А Джонни?

– Мама ему не сказала. Мне еще года не было, когда его в армию забрали. Я вам правду говорила: я его действительно никогда не видела.

– А почему ты сейчас вдруг решила мне все рассказать?

– Мне страшно. То, что Ножку убили, – это как-то со мной связано. Как – не знаю, но это точно, я сердцем чувствую.

– И ты думаешь, что Джонни как-то в этом замешан?

– Я не знаю, что мне думать. Это вы должны думать. Просто я решила, что вы должны все знать. Может, вам это как-то поможет.

– Может быть. Если ты что-то от меня скрываешь, сейчас самое время сказать.

Епифания уперлась взглядом в сложенные ладошки.

– Больше ничего.

Она быстро поднялась, вся собранная, деловитая.

– Мне пора идти. Да и у вас, наверно, работы много.

– Да я как раз сейчас и работаю.

Я встал.

Она сняла пальто с вешалки.

– Вы ведь серьезно говорили про конфиденциальность?

– Все, что ты мне рассказала, останется между нами.

– Надеюсь.

Епифания улыбнулась. Она ничего не хотела от меня, просто улыбнулась, и все.

– Не знаю, может, это неправильно, но я вам верю.

– Спасибо.

Я стал выбираться из-за стола, но она сама открыла дверь.

– Не беспокойтесь, я найду дорогу.

– Телефон мой у тебя есть?

Она кивнула.

– Если узнаю что-нибудь, я позвоню.

– Не узнаешь – тоже звони.

Она кивнула еще раз и исчезла. Я замер у стола, прислушиваясь. Как только закрылась наружная дверь, я в три прыжка выбежал в приемную, попутно прихватив дипломат, содрав с вешалки пальто и заперев кабинет.

Я постоял, приложив ухо к двери, дождался, пока хлопнула дверь лифта, и вышел в коридор. Там не было ни души. Тишину нарушало лишь стрекотание арифмометра и специфический электрический гул: пока Айра Кипнис трудился над графой «итого» в запоздалой налоговой декларации, мадам Ольга избавляла клиенток от лишней растительности. Я рванул к пожарной лестнице и, перепрыгивая через три ступеньки, ссыпался вниз.

Глава 25

Обогнав лифт секунд на пятнадцать, а то и больше, я приоткрыл дверь с черного хода и приник к щели. Я дождался Епифанию и вышел на улицу вслед за ней. Она свернула за угол и спустилась в метро. Я не отставал.

Епифания села в поезд линии Интерборо. Я вошел в соседний вагон и, как только состав тронулся, перебрался на скачущую железную платформу над сцепкой. Отсюда в стеклянное окошко двери мне хорошо было видно Епифанию. Она сидела, сдвинув коленки, как благовоспитанная девочка, и изучала череду рекламных плакатов, наклеенных над окном. Через две остановки она вышла у площади Колумба.

Епифания пошла на восток по Южной улице вдоль Центрального парка, мимо памятника линкору «Мейн»[33] с колесницей, влекомой морскими коньками и отлитой, как известно, из пушки с затонувшего корабля. Народу было немного, и я держался на расстоянии: мне даже не было слышно, как стучат ее каблучки по восьмиугольным асфальтовым плитам.

Потом она свернула на Седьмую авеню и, вглядываясь в номера домов, торопливо пошла в сторону центра вдоль Атлетического клуба и украшенных статуями «Меблированных комнат Алвин Корт». На углу Пятьдесят седьмой ее окликнула старушка, нагруженная тяжеленной сумкой с покупками, и я остановился у входа в прачечную, дожидаясь, когда они договорят. Епифания объясняла старушке дорогу, тыча пальчиком в сторону парка и совершенно не замечая меня.

Потом я чуть было не потерял ее из виду, когда она вдруг рванулась через улицу за секунду до того, как зеленый свет сменился на красный. Я застрял на тротуаре в безвыходном положении, но, на мое счастье, на той стороне она пошла медленней, изучая номера магазинов, расположенных в здании Карнеги-холл. Не успела еще загореться зеленая надпись «Идите», а Епифания уже вошла внутрь, помедлив секунду у двери в дальнем конце дома. Адрес известный: Седьмая авеню, 881. Резиденция Маргарет Крузмарк.

Медная стрелочка отсчитала этажи с первого по одиннадцатый, а в левом окошке ее сестричка двинулась вниз. Из лифта вышел целый струнный квартет с инструментами. Наверх, кроме меня, ехал только мальчишка из бакалейного магазина, нагруженный картонной коробкой с продуктами, которую он нес на плече. Он вышел на пятом этаже, и я сказал лифтеру: «Девятый, пожалуйста».