Сердца и камни - [50]
Но Ванас мысленно переносился и в Лодейное поле, и в Петрозаводск, где действуют уже крупные силикальцитные заводы, более совершенные, более организованные, более передовые, а главное, выпускающие прочные дешевые конструкции. Но почему же Королев не упоминает об этих заводах?
— Дикая подтасовка фактов, — шепнул Ванас сидевшему рядом с ним Тоому.
— Конечно, — согласился Тоом, продолжая записывать речь Королева в своем большом блокноте.
Ванас не всегда соглашался с Лехтом. Он не одобрял его вспыльчивость, чрезмерную прямолинейность, манеру защищать силикальцит. Ему казалось, что всего этого можно было добиваться более гибким и тонким путем. Он знал о столкновениях Лехта с Туровым, советовал Лехту уладить этот конфликт. Ванасу казалось, что можно в чем-то уступить Сергею Александровичу. Ведь он не один. За ним — Долгин, Королев, собравшиеся в этом зале ученые и инженеры. Они все идут за ним не только потому, что Туров занимает высокий пост. Нет, дело здесь не в страхе перед ним, а в чем-то более серьезном. Ведь силикатобетоном тоже заняты сотни и даже тысячи людей, весьма уважаемых и серьезных. Это их работа, их жизнь. Им нет никакого дела до Лехта и его изобретения.
Ванас думал не только о Лехте, но и о силикальците, с которым он связал свою судьбу. Он вспомнил разговор с Шилиным перед его отъездом в Москву.
— Поймите, что мы можем развивать силикальцит и без Лехта, — сказал Шилин.
— Возможно ли это? — удивился Ванас.
— Все возможно, если докажут, что Лехт мешает этому делу.
Что же побудило Шилина затеять этот разговор? Чем им помешал Лехт? Ванас имел в виду прежде всего Долгина и Королева; он не сомневался, что Шилин повторял их слова. Ванас хорошо знал Лехта и был убежден, что тот не задумываясь отойдет в сторону, если поймет, что мешает делу. Если даже дело им самим создано и ему отдана вся жизнь. Но нужно ли, чтобы Лехт уходил из института? Конечно, нет, — продолжал свои размышления Ванас, — он по-прежнему воодушевляет всех в институте, самые сложные технические проблемы уже не кажутся такими сложными, если в их исследовании принимает участие Лехт. Его внутренняя убежденность, энергия, неутомимость, умение выдвигать самые неожиданные и даже дерзкие идеи, наконец его широкий технический кругозор — не мешали, а помогали всем исследователям силикальцита. Так в чем же дело? Ванас все время возращался к озадачившему его разговору с Шилиным. Несомненно одно — Лехт с его одержимостью мешает не Институту силикальцита, а Долгину и Королеву.
Ванас прислушался к гладкой, хорошо отшлифованной, будто пропущенной через шаровую мельницу, речи Королева. Он говорил о своей научной совести, о долге, о чести. С высоты этих понятий Королев обрушился на Лехта и его изобретение.
— «Силикальцит», — в голосе Королева послышались иронические нотки, — это слово придумал не Лехт, а Некрасов. Бесцементный бетон? Над ним трудится весь научный мир. Задолго до Лехта. Что же еще остается у Лехта? Дезинтегратор? Но это далеко не совершенная машина, и ее промышленное значение еще надо доказать. Стало быть, нет никакого силикальцита Лехта, а есть все тот же силикатобетон, созданный многолетними трудами исследователей, которым я хочу в пояс поклониться.
Королев подошел к рампе, поклонился — в зале ему зааплодировали. Ванас оглянулся — конечно, это были его последователи, сторонники, ученики. Нелегко будет говорить Лехту, подумал Ванас.
А Королев своей быстрой и уверенной походкой прошел к своему месту в президиуме. Но не сел, а продолжал стоять, все еще улыбаясь и показывая всем, что у него хорошее настроение, что он весьма доволен своим докладом и всем происходящим в этом зале.
Был объявлен маленький перерыв. Лехт воспользовался им и подошел к Турову.
— Вы знаете о визите профессора Шадена на завод силикатобетона? — спросил Лехт.
— Что-то слышал, — ответил Туров.
— Что-то? — Лехт протянул Турову сколотую большой скрепкой стенограмму беседы с профессором Шаденом. — Почитайте, пожалуйста, Сергей Александрович. Вы узнаете все. Это хороший ответ профессору Королеву.
— Вы собираетесь с этим выступать здесь? — помрачнел Туров. Он неохотно взял стенограмму, которую уже читал, но не хотел говорить о ней с Лехтом.
— Нет, Сергей Александрович, — покачал головой Лехт, — сегодня у нас внутренний спор, и я бы не хотел ставить в неловкое положение профессора Королева. К тому же у меня есть более убедительный свидетель.
— Более убедительный? — переспросил Туров. — Какой?
Лехт уловил в голосе Турова тревогу и коротко сказал:
— Опыт. Только опыт, Сергей Александрович.
Может быть, и нам воспользоваться перерывом и рассказать ту историю, о которой Туров будто бы слышал только «что-то». Тем более что и у нас есть стенограмма беседы с профессором Шаденом.
Как-то в Таллин позвонили из Москвы и сообщили, что в Институт силикальцита хочет приехать австрийский профессор вместе с директорами венских строительных фирм. Очередные гости. Правда, это были необычные гости, так как до этого велись переговоры о покупке лицензии на производство силикальцита в Австрии. Стало быть, должны были приехать покупатели и их консультант. Как потом выяснилось, профессор Шаден — крупный специалист по строительным материалам, и он с необычайной придирчивостью и скрупулезностью изучал всю технологию производства силикальцита. Он никому не доверял — этого требовала фирма, купившая лицензию. Вместе с профессором Шаденом всегда был один из двух директоров этой фирмы. Потом состоялась беседа, о которой Лехт заговорил с Туровым.
Эта повесть посвящена многотрудному пути эстонского инженера, ученого, лауреата Ленинской премии Иоханнеса Хинта и его товарищей, чьи исследования привели к открытию нового искусственного строительного камня — силикальцита. Это поучительная и не менее увлекательная история, в которой величие души и одержимость сталкивались с косностью и трусостью, а живость ума и изобретательность таланта вступали в извечную борьбу с равнодушием и ограниченностью. Это история со своими отступниками и героями, со своими поражениями и победами.
Книга очерков лауреата Ленинской премии Оскара Курганова посвящена событиям, сыгравшим крупную роль в истории нашей страны. О. Курганов рассказывает о широко известной в тридцатых годах династии сталеваров Коробовых, о Папанине и папанинцах. Очерки написаны человеком, который был свидетелем и в какой-то мере участником изображаемых событий.В книгу входят также корреспонденции с фронтов Великой Отечественной войны, гневные отклики на взрыв атомной бомбы в Хиросиме и Нагасаки.Очерки О. Курганова точно воссоздают атмосферу ушедших в прошлое, но незабываемых дней.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.