Серая башня - [19]

— Сойди! — приказал он.

Рабыня послушно выскользнула и свернулась калачиком на коврике возле кровати. Черные волосы, белая тонкая кожа — рабыня происходила из знатного, но разорившегося рода, который докатился до того, что отцы стали продавать собственных дочерей. Эта девушка обошлась своему владельцу в немалую сумму.

Кулем принялся раздеваться и встал на коврик.

Рабыня прижалась нежной, едва сформировавшейся грудью к его щиколотке и спросила:

— Господин желает, чтобы ему размяли ноги? Кулем размотал набедренную повязку и повалился на постель.

— Потом, Марьям, потом, может быть, — сказал он. — Не сейчас.

Сон быстро смежил ему веки.

Проснулся он от едва слышного хихиканья.

— Марьям? — спросил он.

— Да, господин? — немедленно отозвалась девушка.

Кулем вздрогнул. Он пугался способности Марьям бодрствовать всегда, когда бодрствует он. Он подозревал, что она вообще не спит — и это было страшнее всего.

— Ты не спала?

— Нет, я только что проснулась. Я услышала, как проснулся господин, и проснулась.

— А ты слышала, как кто-то хихикает? Ты слушала?

— Нет, господин.

Кулем не поверил ей, но все равно ему было приятно.

Снова раздалось едва слышное хихиканье.

— А теперь? — спросил Кулем. Вместо ответа Марьям взвизгнула.

— Ай! Меня укусили! — завопила она. — Ай!

Кулем нагнулся с кровати и схватил Марьям.

— Иди сюда, — сказал он.

Рабыня перебралась к нему на кровать. Он почувствовал что-то у своей ноги. Это что-то быстро продвигалось вверх. Кулем вскочил и поймал это. Оно слабо укусило его за палец. Кулем с силой сжал кулак. Существо в кулаке пискнуло и затихло.

— Зажги свет! — приказал Кулем.

Марьям зажгла фонарь у кровати. Кулем раскрыл кулак и увидел на ладони маленькое существо, какое-то неизвестное насекомое с пятью ногами. Насекомое было раздавлено.

Кулем в отвращении сбросил насекомое на пол.

— Надеюсь, оно не ядовито, — сказал он. Хихиканье раздалось опять. Кулем спрыгнул с кровати и кинулся на другое насекомое, с удовольствием раздавив его. На лице Кулема отразилось чувство отрешенной радости. Снова услышав хихиканье, да не из одного места, а из нескольких, он взвился и стал красен лицом.

— Дави их, дави! — крикнул он и последовал собственному призыву.

Марьям закрыла лицо ладонями и тихонечко заныла.

— Марьям! — завопил Кулем. — Марьям, дави! Но она не смогла заставить себя спуститься с кровати. Эти маленькие существа казались ей зловещими. Что-то демоническое было в них, что-то из самой глубины мрачной преисподней.

* * *

Конан остался сидеть в кабаке и после того, как проводил Кецуву и Кулем тоже ушел. Напарник кабатчика, второй пайщик заведения, нравился киммерийцу куда меньше. Он был гораздо толще и не перескакивал через стойку, а медленно и величественно огибал ее, неся свой живот, как атрибут царского достоинства.

Он предложил Конану комнату наверху, где можно спокойно выспаться, но киммериец не испытывал желания спать. Дикое возбуждение блуждало в нем. Он даже представить себе не мог, что глаза иногда имеют свойства крепко закрываться, а сознание — выпадать из реальности.

Прошло около двух часов, и Конан с радостью оставил питейное заведение и поспешил на условленную встречу.

Кецуву он увидел издалека. Она шла как-то странно, будто ее подталкивали сзади, а она упиралась и идти не хотела.

— Кецува! — воскликнул Конан. — Что-то не так?

Девушка сморщила лицо, словно от зубной боли и помотала головой.

Слезы блестели у нее на щеках.

— Я предала! — закричала она и вдруг неестественно резко выгнулась назад. Рот ее открылся, из него потекла струйка крови, глаза сделались стеклянными.

Затем она упала вперед, и из тени позади нее вышел мужчина в зачерненных доспехах. Лицо у него тоже было покрыто черной краской.

— Дура! — сообщил он. — Могла бы и жить… — И добавил, обращаясь уже конкретно к Конану: — в отличие от тебя… Убьем негодяя!

Его сообщники отозвались нестройными воплями, выскакивая из тени, и бросились на Конана.

Он встречался с этими господами раньше — во дворце, когда собирался свидеться с карликом Аринны. Тогда их было чуть больше, но сейчас они оказались гораздо более злыми.

Конан обернулся и увидел, что с другого конца улицы к нему тоже приближаются вооруженные люди. Конан выхватил меч и кинулся в их сторону.

Меч киммерийца запел свою смертоносную песнь. Первый из врагов, бежавший с поднятой над головой дубиной, вдруг споткнулся, наткнувшись на кончик его лезвия, и с удивлением посмотрел вниз. Он увидел, как из разреза на животе вываливаются внутренности. Выронив дубину, нападающий попытался ухватиться за края раны, но тщетно…

Другой противник обнаружил у себя в сердце нечто острое и холодное, и силы оставили его, а ноги перестали слушаться. Третий оказался проворнее и сумел отбить чужой клинок.

Конан отпрыгнул, отражая ответный выпад. Его нога попала на что-то скользкое. Он пошатнулся, и второй удар вражеского меча заставил его отступить к стене, едва не лишив при том руки. Конан уперся лопатками в стену и исхитрился попасть клинком в пах противника, посчитавшего, что дело сделано и остается только добить жертву.

Воин, убивший Кецуву, подоспел как раз вовремя, чтобы падающее тело соратника помешало ему как следует воспротивиться удару Конана.