Сепаратный мир - [22]

Летом мы являли собой самочинное сборище, не управляемое ничем, если не считать эксцентричных идей Финеаса. Теперь официальные старосты и идейные лидеры классов возьмут управление на себя, полагая само собой разумеющимся свое право контролировать аллеи и поля, которые летом мы считали принадлежащими только нам. Меня поселили в ту же комнату, которую мы с Финни делили летом, а напротив, через коридор, в большом двухкомнатном апартаменте, где Чумной Лепеллье весь июль и август провел в мечтаниях и в пыли, пронизанной солнечными лучами, за окнами, через которые в комнату робко протягивал свои ветви плющ, Бринкер Хедли устроил свой штаб. Эмиссары уже шныряли туда, чтобы посовещаться с ним. Чумного, горемычного, как и все учащиеся последнего класса, перевели в комнату, затерянную где-то в недрах старого здания, стоявшего среди деревьев по дороге к спорткомплексу.

После утренних занятий и ланча я пересек коридор, чтобы навестить Бринкера, но, дойдя до его двери, остановился. Мне вдруг не захотелось видеть, как он заменил лотки с улитками, которых Чумной собирал все лето, своими папками. Пока не хотелось. Хотя иметь соседом напротив самого влиятельного ученика этого года было кое-чем. При иных обстоятельствах он стал бы для меня своего рода магнитом, средоточием всех волнений и влияний в классе. При иных обстоятельствах так и было бы – если бы не вмешалось лето, то цыганское бродяжье лето. А теперь Бринкеру с его уравновешенным умом и бесконечными планами нечего было предложить мне вместо пыли, заглядывающего в комнату плюща и улиток Чумного.

Я так и не пошел к нему. В любом случае я уже опаздывал к месту своего назначения. Раньше я никогда не опаздывал. А сегодня опаздывал, причем больше, чем к тому вынуждали обстоятельства. Я должен был явиться на гребную базу, находившуюся на берегу нижней реки. В Девоне две реки, они разделены маленькой дамбой. По дороге я остановился на пешеходном мостике, перекинутом через дамбу, и посмотрел вниз, на речку Девон, которая бежала мне навстречу между густыми зарослями сосен и берез.

Как всегда, когда смотрел на эту сверкающую речку, я вспомнил Финеаса. Не то дерево и несчастье, а один из его любимых трюков: Финеас, словно речной бог, в экстазе балансирует на корме каноэ, стоя на одной ноге; воздетыми вверх руками он как будто призывает воздух поддержать его, лицо его прекрасно, тело – гармония равновесия и непринужденности, мускулы идеально подогнаны один к другому, создавая образ победителя, кожа сияет после купания, тело пари́т между рекой и небом, словно оно преодолело силы земного тяготения, и сто́ит Финеасу чуть-чуть оттолкнуться ногой – он легко поднимется в воздух и зависнет в пространстве, окруженный ореолом летнего великолепия природы и устремленный к небу.

Но вот каноэ едва заметно вздрагивает, тело словно ломается пополам, воздетые руки падают, нога непроизвольно взлетает вверх, и Финеас с оглушительным боевым кличем обрушивается в воду.

Я задержался посреди этого быстро катящегося к закату дня, чтобы вспомнить Финни именно таким, а потом, чувствуя себя освеженным, пошел дальше, к гребной базе на берегу тускло мерцающей под дамбой реки.

Летом мы никогда не ходили на эту, нижнюю реку – Нагуамсет. Она была уродливой, засоленной, с заболоченными берегами и илистым дном, сплошь покрытым водорослями. Несколькими милями дальше она соединялась с океаном, поэтому происходившие в ней процессы зависели от неких невообразимых факторов вроде Гольфстрима, полярных льдов и фаз Луны. Совсем иное дело – пресноводный Девон, текущий по другую сторону дамбы, там мы весело проводили время все лето. Русло Девона определяли хорошо знакомые холмы, удаленные от моря, оно начиналось среди горных ферм и лесов, а в конце пролегало через школьную территорию, за которой, весьма картинно переливаясь через дамбу небольшим водопадом, река вливалась в мутную Нагуамсет.

Девонская школа располагалась в развилке этих рек.

В сыром главном помещении базы Квакенбуш, окруженный толпой гребцов, засек меня своим темным, лишенным всякого выражения глазом сразу, как только я вошел. Квакенбуш был администратором команды, и что-то с ним было не так. Что именно – я не понимал. В круговерти зимних семестров мы никогда не соприкасались, и до меня лишь доходили неприязненные слухи о репутации Квакенбуша. Примечательно, что никто не называл его по имени – я даже не знал, как его зовут, не было у него и клички, пусть хоть даже нелестной.

– Опаздываешь, Форрестер, – сказал он уже вполне мужским голосом. Это был крепкий, мускулистый парень; возможно, его и не любили именно за то, что он повзрослел раньше нас всех.

– Да, прости, меня задержали.

– По-твоему, тебя должен ждать экипаж? – Похоже, он не понял, что это прозвучало смешно. А я понял и хмыкнул.

– Так. Если ты думаешь, что это шутка…

– Я не говорил, что это шутка.

– Мне тут нужна реальная помощь. Наша команда намерена обязательно победить на любительских соревнованиях школ Новой Англии, не будь я Клифф Квакенбуш.

Таким образом заполнив пробел в своих знаниях о Квакенбуше, я был готов приступить к исполнению обязанностей помощника старшего администратора. Официально такой должности не существовало, но при необходимости ее иногда вводили, и ничего общего с синекурой она не имела: куча работы и никаких привилегий. Обычно помощником администратора бывал ученик предпоследнего класса, у которого был шанс на следующий год самому стать администратором, унаследовав соответствующий статус и права. Помощник, уже учившийся в старшем классе, никаких перспектив не имел. И поскольку я, будучи выпускником, претендовал на столь ничтожную должность, Квакенбуш, знавший обо мне не больше, чем я о нем, видимо, решил на мне отыграться.