Сентябрь - [146]

Фирст наклонила голову, молниеносно разгадав смысл этих нескольких секунд промедления.

— Ваша собственная идея? — Она так быстро, во весь рот улыбнулась, словно улыбка давно просилась на ее красные губы, потом с трудом продолжала: — Я знала, какой вы зрелый политик, но не подозревала, что вы и отменный стратег! — Теперь с ее губ сорвались звучные аккорды смеха. — Вы сами, сами это придумали! Вам ничего не внушали! Никто не давал поручений! Вы сами, своими глазами день за днем наблюдали за тем, что происходит в нашем польском цирке, наблюдали, думали и придумали! Сообразили! Какая необычайная страна! — Она выкрикивала каждую фразу между взрывами бурного смеха, давилась словами, извивалась, стиснув руки, с каждым выкриком она все ближе придвигалась к Гейсс. — Что за страна! Что ни человек, то герой! Ха-ха-ха! Что ни баба, то государственный деятель! Ха-ха-ха! Сами!

— Что с вами? — испугалась Гейсс. — Что в этом странного? Несомненно, я сама. Может, я и не государственный деятель, но когда речь идет о благе родины…

— Ха-ха-ха! — захлебывалась Нелли уже другим, стальным, сценическим смехом. — Благо! Ха-ха-ха! — Она поднесла руки к лицу, длинными пальцами вцепилась в нижнюю челюсть, словно стараясь подавить приступ хохота, с минуту ее голос звучал приглушенно, потом пальцы разжались, снова раздалось: — Ха-ха-ха, ха-ха-ха! — Она упала на диван, колени ее судорожно подскакивали, а мощный, гулкий смех, от которого дрожали стекла, неудержимый, пронзительный, чудовищный, заполнил весь будуар.

Руки Гейсс покрылись гусиной кожей. Она вскочила с тахты. Доктора? В доме ни души, только смех, хохот, рыдание. Только мечущееся на диване тело. Бушующий ураган дикого восторга? Радости? Безумия? Гейсс забыла про свои прежние опасения, она уже не понимала, из-за чего беснуется Фирст, не помнила наставлений Бурды. Она испытывала обыкновенный страх, какой возникает в присутствии пьяницы, эпилептика, душевнобольного.

Фирст ее не видела. С каждым новым взрывом дикого смеха голос ее подымался выше на четверть тона, хохот становился похожим на кашель или икоту. Дальше терпеть это было невозможно. «Истеричек бьют по лицу, — вспомнила Гейсс, — а может, дать ей воды?» Она побежала к внутренней двери, заглянула в соседнюю комнату, рассчитывая найти там кувшин, и увидела пирамиду чемоданов, картонок для шляп, дорожных мешков, туго стянутых ремнями. Она не успела прийти в себя от изумления, как за ее спиной раздался визг на еще более высокой ноте, после чего Фирст сразу затихла. Телефон.

Гейсс вернулась в будуар, когда Нелли уже сняла трубку.

— Алло, — сказала она обычным, слегка утомленным тоном. — Что ты говоришь, котик? Ничего, все хорошо. Ну, значит, когда? Поторопись, поторопись! Я жду. Хватит, хватит этого развлечения. Жена Бека отправила уже пять сундуков, жена Славоя — все, только я, как всегда, последняя. Ну хорошо, хорошо, не буду приставать. Хорошо, позвоню через час, хорошо, целую…

Она встала, посмотрела на Гейсс и усмехнулась, увидев ее все еще растерянное лицо.

— Извините меня, — сказала она. — Вы не сердитесь? Нервы… Мы живем в таком напряжении всю эту неделю… Рышард, сами понимаете… Никого, кроме меня, у него нет… Я должна его беречь, он очень впечатлительный… Ну и наступает в конце концов такой момент, что… вы не сердитесь? Понимаете, я так вас люблю, считаю вас почти членом семьи. Ведь постоянно, постоянно играть — какая мука! В присутствии Рышека я притворяюсь беззаботной, для меня существует только наше великое чувство. В присутствии других я почти жена почти главнокомандующего… Пожалуй, на сцене я держусь наиболее естественно. А так, в присутствии каждого… Я должна разобраться, понять, чего от меня хотят, чтобы знать, какую роль я сама… Когда вы пришли, я думала… — Она не договорила, что-то в себе подавила и с деланной улыбкой продолжала: — Зато когда я догадалась, то сразу успокоилась. Вы не сердитесь? — Она схватила Гейсс за руку, заглянула ей в глаза. — Это получилось так трогательно… вы видели, вещи… Я уже несколько дней жду сигнала Рышека, а вы меня с таким жаром убеждаете… Ну, разумеется, разумеется, вы правы… Только… — Она снова вспомнила, что вызвало ее смех, и покачала головой: — Дверь-то открыта, а вы изо всех сил в нее ломитесь…

Гейсс ушла от нее, так до конца и не поняв, добилась она своего, выполнила поручение или нет. И приступ смеха, и объяснения — это было неспроста. Гейсс все-таки решила, что успешно справилась с задачей. Решение это вызвало у нее прилив энергии. Она села в машину и вернулась в город. В течение двух часов она объезжала знакомых, довольная, что ей не мешают воздушные налеты. Ее встречали с радостью: все надеялись, что она, как обычно, немножко их утешит. Гейсс испытывала особое удовлетворение, приводя своего очередного собеседника в состояние полной растерянности, безжалостно пугая: «Дела очень плохи, в любой момент объявят эвакуацию…» Люди бледнели, иногда не дожидаясь, пока она уйдет, принимались укладывать вещи, звонили родным и друзьям, вкратце передавали ее слова, сопровождая их своим тревожным комментарием.